«Вскоре мы подошли к самому краю обрыва. В шестистах футах под нами огромные синие волны прокладывали себе путь между скалами в тучах брызг, напоминавших клумбы белых хризантем. Воздух был наполнен шумом прибоя и криками бесчисленных тысяч морских птиц, которые сновали между скалами подобно снежной буре. Их количество поражало. Сотни и сотни олуш, моевок, глупышей, длиннохвостых бакланов, гагарок, чаек, поморников и десятки тысяч тупиков!

— А теперь мы спустимся со скалы, — сказал Джонатан Харрис.

— Где? — спросил я.

— Да вот здесь, — ответил Джонатан, указывая на обрыв, по моему мнению, практически отвесно спускавшийся к берегу моря с шестисотфутовой высоты.

Мне не раз в самых различных уголках Земли доводилось испытывать страх, но спуск с этой скалы по силе ощущений значительно превосходил все мои прежние опыты. Остальные члены съемочной группы спускались по едва различимой тропе так, словно перед ними была широкая, ровная дорога. Я же сползал на животе, отчаянно цепляясь за пучки травы и мелких растений, крохотными шажками продвигаясь вперед и изо всех сил стараясь не смотреть вниз на почти отвесную скалу. Руки и ноги у меня дрожали, я обливался потом. Это было ужасное зрелище, я стыдился сам себя, но ничего не мог с собой поделать. Страх высоты излечить невозможно. Когда я добрался до берега, мои ноги дрожали так сильно, что мне пришлось десять минут посидеть, прежде чем я смог идти. Не сдерживаясь в выражениях, я высказал Джонатану все, что я думаю о нем и о его предках, а также предложил несколько — к сожалению, неисполнимых на практике — действий, которые он мог бы произвести над собой.

— Что ж, ты отлично спустился, — невозмутимо ответил он. — А теперь подумаем о том, как будем подниматься».

Впоследствии Джеральд говорил, что эта скача отнята у него десять лет жизни. «Когда Джерри впадал в ярость, это было совсем не смешно, — вспоминал Джонатан Харрис. — На Шетландских островах он буквально вышел из себя. Во второй раз это случилось, когда Ли сплавлялась на плоту по кипящей реке Вай. Я сделал несколько дублей. Джерри все это время был очень напряжен. Когда я предложил снять еще один дубль, у него прямо крыша поехала. В ярости он напоминал извергающийся Везувий».

Но Джонатан полюбил Джеральда с первого взгляда. «Он понравился мне сразу же, — вспоминал он. — Он не всегда был милым и приятным. Очень часто он впадал в ярость и тогда мог говорить ужасные вещи, но в нем было обаяние, которому невозможно было противиться. И хотя мой отец был жив, я часто видел в нем отца. Джеральд ужасно гордился Ли, своей очаровательной молодой женой. В телевидении он был не слишком силен, это была не его вотчина. Но это его не беспокоило. Многие считали, что Джерри снимается на телевидении только для того, чтобы заработать деньги на жизнь и любимую работу. Но это было не так. Джерри был творческим человеком, ему нужна была публика, он хотел показать себя. Ему очень нравилась возможность донести свои мысли до миллионов телезрителей, многие из которых не читали его книг. Но телевизионные боссы никогда не считали его первоклассной звездой. Во-первых, он был очень слаб. Работать с ним можно было всего четыре часа в день. Он любил устраивать перерывы и долгую сиесту (к радости остальных членов съемочной группы), а потом съемки продолжались до вечера. Самым сложным в нашей работе было снимать животных, а потом монтировать эти кадры в сцены с участием людей. Когда я начинал ворчать по поводу того, что животные слишком непредсказуемы, Джеральд всегда отвечал: «Животные не подписывали контракт).

В конце июля Джеральд и Ли вернулись на Джерси вместе со всей съемочной группой, чтобы закончить фильм, съемки которого были начаты на Шетлендских островах. С 9 августа по 2 сентября они были в Замбии, выезжая на пару дней в Зимбабве. В Замбии Джеральд снова увидел гиппопотамов в естественных условиях. «У них восхитительные розовые задницы, как у епископов, — вспоминал Джеральд. — Гиппопотамы невероятно стыдливы и вечно отворачиваются от вас, выставляя напоказ свои огромные задницы. А потом они припускаются бежать на цыпочках, как упитанные дамы в обтягивающих юбках, пытающиеся догнать отправляющийся автобус. Я никогда не думал, что бегемоты так очаровательны».

13 августа, пока Джеральд был за границей, его непутевый брат Лесли, называвший себя гражданским инженером, но на самом деле работавший швейцаром в доме возле Марбл-Арч, умер от сердечного приступа в пабе неподалеку от дома в Ноттинг-Хилл. Ему было шестьдесят пять лет. Никто из семьи не присутствовал на похоронах. Джеральд находился в Замбии, Маргарет, иногда навещавшая Лесли и Дорис в Лондоне, приходила в себя после тяжелой операции. Оплакивали несчастного Лесли только его верная, многострадальная жена Дорис и ее сын, Майкл Холл, который по-прежнему жил в Кении. Мария Кондос, всегда любившая Лесли и родившая ему сына много лет назад, теперь жила в собственном мире — она страдала болезнью Альцгеймера.