– Во-пэрвых, товарыщ Рыков, я не «добиваюс», а прэдлагаю. Прэдлагаю нэмэдлэнно снять Троцкого с поста наркома по военным и морским дэлам. Во-вторых, прэдлагаю нэмэдлэнно прэкратить всэ наступательные дэйствия Ударной группы под Орлом и Кромами. Конныэ части Улагая заходят им в тыл. А вот опэрацию мэстного значэния, начатую Егоровым на Юго-Восточном фронтэ, надо продолжать и пополнить рэзэрвами, ибо там намэтился успэх, что заставляет бэлых перэбрасывать туда подкрэплэния. В-трэтьих, надо ускорить всеми мэрами сбор рабочих частей в Астрахани и Царицыне. У бэлых не хватило сил его захватить, они ограничились кордонами. Ми же послэ масштабной нэудачи согласованного наступлэния южных фронтов позабыли о глубоких флангах бэлых. А это нэправильно, товарищи. А наркомвоенмор думал только о том, как разгромить бэлых в гэнэральном сражении, возомнив сэбя Наполэоном. Наконэц, в-четвэртых, насколько я знаю, поляки дали отвэт. Поставили нэкиэ условия. Считаю, что сэйчас надо принять любые их трэбования.

– А вы, товарищ Сталин, уже знакомы с этими требованиями?

– Знаком, товарищ Зиновьев. Условия очень тяжёлыэ, но их необходимо принять.

– Так какие же, чёрт возьми?!

– Вся Бэлоруссия, Минск и Смолэнск.

Тишина. Молчание. Люди в кабинете начальницы Смольного института благородных девиц оцепенели.

– Иосиф Виссарионович, но ведь это… Владимир Ильич, а вы почему молчите?!

– Потому что, товагищ Зиновьев, я очень внимательно слушаю агхиинтегесное выступление товагища Сталина.

– И что же?! Вы согласны, что надо отдать Смоленск?! А может, и в Москву их тогда пустить?!

– Спокойно, товагищ Гыков, не надо истегии! Во-пегвых, как я не газ подчёгкивал, все гганицы сотгёт миговая геволюция. Во-втогых, совегшенно необязательно отдавать полякам что бы то ни было. Мы легко поднимем лозунг защиты социалистического Отечества. Пгивлечём ещё больше кадговых офицегов, пгичём без заложничества. Быть может, это подтолкнёт к действиям и Гегманию с Австгией. Или Великобгитанию с Фганцией. Понятна ли моя мысль, товагищи?

– Вполне ясна, Владимир Ильич. Но мне представляется – это огромный риск, уступать такие территории даже не великой державе, как Германия…

– Голубчик! Если теггитогии и уступать – так исключительно слабым, лимитгофным обгазованиям! Потому что у гегманского гейха отобгать землю обгатно будет совсем не пгосто, пока не случится миговой геволюции; а вот у Польши или там Финляндии – вполне можно. Немедля телеггафигуйте нашей делегации: согласиться на все условия поляков и запгосить точный сгок начала их наступления!..

– Товарищи… товарищи родные мои…

– А, товарищ Боков! Простите, мы так и не заслушали ваше сообщение. Что вы имели сообщить, товарищ, только коротко, пожалуйста?

– Товарищ Зиновьев… товарищи… я только хотел сказать, что белые прорвались за Оку…

– Это мы уже знаем, товарищ замнаркома.

– Они прорвались в Серпухове, приковали к нему наши силы, а сами по железной дороге погнали эшелонами на Калугу. Через Сухиничи. Мост через Оку в Калуге только наплавной, мы его, само собой, развалили… Ударная группа вся втянута в бои севернее Орла… запас боевой мы к Сухиничам, понятное дело, оправили, да поздно… А тут ещё и Улагай с юга под Кромами жмёт… А вы про поляков!..

– Успокойтесь, товарищ Боков. При чём тут поляки?!

– Нельзя им ничего отдавать! Ни полжменьки нельзя!

– Вы, товарищ Боков, неверно понимаете текущий момент. Интересы мировой революции…

– Да что мне до мировой революции, вы ж наших русских людей пану польскому сдать решили!..

– Товарищ Боков! В последний раз призываю вас к порядку. Доложите, чётко и конкретно, обстановку на фронте нашей обороны вдоль Оки. Что белые захватили Серпухов, мы уже поняли. Теперь, значит, они взяли ещё и Калугу?

– Точно так. Егорову удалось продвинуться, он взял Астапово, вышел к мосту через Дон… там его приостановили.

– Вот видите, товарищи! Ограниченный успех Ударной группы позволил, однако, товарищу Егорову осуществить глубокий прорыв на территорию, занятую противником. Теперь белые будут вынуждены…

– Как я и говорил, Грыгорий Евсээвич…

– Да, как вы и говорили, Иосиф Виссарионович. Но удар Егорова был рассчитан на встречное наступление Ударной группы к Ельцу, теперь ему остаётся лишь оттягивать на себя резервы противника.

– Пусть угрожаэт, но нэ зарываэтся. Не то и его окружат, как наши дивизии под Миллэрово… А ви, товарищ Боков, нэ волнуйтэсь так. Ничего ми полякам так просто нэ отдадим. Займитэсь лучше подготовкой рэзэрвов для обороны Москвы…

Тимофей Степанович Боков, питерский рабочий-большевик, замнаркома по военным и морским делам, вернулся в свой кабинет. Невидяще поглядел на карты, на разбросанные по столу цветные карандаши. Быстро схватил один, стал что-то лихорадочно набрасывать.

…Очень скоро во все части и соединения Западного фронта ушла шифротелеграмма за подписью замнаркома, предупреждающая войска, что поляки будут пытаться обмануть их, заявляя о какой-то «договорённости» о «передаче Польше Белоруссии и Смоленска». Доблестным воинам Красной армии предписывалось на подобную ложь не поддаваться, а напротив, оказывать «польским панам» всё возможное сопротивление, как было сказано в тексте. Красной армии надлежало бить врагов рабочего класса и трудового крестьянства всеми силами, при невозможности держаться – отступать на восток, уничтожая всё, что нельзя вывезти, взрывая мосты и водокачки, стрелки, вообще всё железнодорожное хозяйство.

«Наконец-то!» – был общий глас в штабах и траншеях красных войск Западного фронта.