– Командира красных окружили. Хотят живым взять. Вы приказывали…

Аристов кивнул:

– Идёмте.

…Однако, когда они подоспели, всё уже почти кончилось. Вжавшись спиной в угол кирпичной стены, бессильно склонив голову набок, сидел немолодой офицер в красноармейской форме, присыпанный белой пылью от разбитой штукатурки. На правом боку расплылось уже большое тёмно-алое пятно.

В руке он всё ещё сжимал наган, но не похоже было, что собирался отстреливаться, – не осталось сил.

Вокруг застыли александровцы, в основном – бывшие кадеты.

– Что вы стоите?! – гневно начал было Аристов – и осёкся.

Раненый с трудом поднял голову. Взглянул полковнику в глаза, губы слабо скривились.

– Ямпольский, – выдохнул Две Мишени. – Ну и встреча…

– Аристов… –   слова давались Ямпольскому с трудом, получалось еле слышно. – Пришёл… посмеяться?

– Плохо же вы меня знаете, если и вправду так думаете, – ледяным тоном ответил Две Мишени. – Опустите револьвер, вас перевяжут.

– Чтобы… повесить?..

– Чтобы судить.

– И… потом… повесить. Поглумившись…

– Я бы вас казнил, Ямпольский, за измену присяге. Но судьбу вашу решит государь, не я. Опустите ре…

– Хватит, Аристов… возьмите… вот тут… в кармане… адрес… матери… отдайте… не хочу… у вас… болтаться…

Револьвер поднялся к виску. Дуло подрагивало – всё-таки рана Ямпольского была тяжела.

Грянул выстрел – и наган вышибло из ослабевших пальцев бывшего полковника.

Две Мишени опустил «браунинг».

– Судьбу вашу государь решит.

Но Ямпольский уже заваливался набок, силы его оставляли.

Ирина Ивановна склонилась над ним и почти сразу же выпрямилась.

– Преставился…

Аристов перекрестился:

– Хотя бы не сам. Хотя бы от этого греха уберегли…

Он расстегнул пуговицу нагрудного кармана, вытащил смятый и запечатанный конверт с полустёршимся адресом. Вздохнул, аккуратно спрятал.

– Отдадим матери, как он просил. И похороним. А пока…

А пока они вновь готовили эшелоны, расчищали путь. Варшавский ход разметало взрывом эшелона с боеприпасами, двигаться следовало по Балтийскому, но оттуда, со стороны Мариенбурга, вдруг донёсся длинный паровозный гудок.

Это было странно. Кому это потребовалось столь громогласно оповещать о своём приближении?

Вскоре появился и сам состав. Шёл он медленно, а над паровозной будкой колыхался трёхцветный русский флаг.

– Уж не хитрость ли это? – пробормотал Две Мишени.

Александровцы и дроздовцы вместе рассыпались вдоль полотна, подошедший наконец бронепоезд «Единая Россiя» грозно зашевелил стволами орудий.

Приближающийся паровоз совсем остановился. С подножки соскочили несколько человек, спокойно, без суеты, развернули два флага – бело-сине-красный и просто белый.

Две Мишени поднёс к глазам бинокль.

– Ба! Знакомые всё лица! – он изумлённо потряс головой.

Прямо по рельсам, закинув на плечо винтовку и высоко держа трёхцветный стяг, к ним шагал не кто иной, как Иван Тимофеевич Степанов, питерский рабочий с «Треугольника», тот самый, что командовал тамошней рабочей дружиной ещё до октябрьского переворота.

И сейчас он шёл навстречу Аристову, лицо серьёзно, но спокойно.

Приблизившись, остановился, вгляделся. Сделал знак шедшим вместе с ним – немолодым уже рабочим с винтовками.

– Никак твоё благородие Константин Сергеевич Аристов?

– Он самый, Иван Тимофеевич. Как видишь, вернулись мы. Хоть и не сразу.

– Вот мы потому-то к вам и направились. Дружина наша заводская в смуте не мешалась.

– Что, так завод и охраняли? – усмехнулся полковник Чернявин, тоже помнивший Степанова.

– Охраняли, – невозмутимо кивнул Иван. – Наш завод теперича рабочий! Буржуев прогнали, по справедливости устроим!

– Погоди, ведь это ж большевики так говорят!

– Так, да не так, твоё благородие. Мы, которые рабочие с умением, не подёнщики какие, не подсобники, посовещались и решили – инженеры нам надобны, и кассиры, и те, кто продаёт, и ещё много кто. Все важны. Я вот свои станки знаю, а без инженера всё равно никуда. А хозяину отдавать нечего. Лучше уж пусть в казну нас возьмут.

– Государь издал указы о рабочих союзах, – осторожно сказал Две Мишени. – Там многое есть, о чём ты, Иван Тимофеевич, толкуешь…

– Вот и я про то же. А с большевиками – не-ет, мы не голытьба. Натерпелись, хватит. От голода сколько народу померло, сколько по деревням разбежалось… Заводы стоят, работы нет, куркули на рынке за пригоршню муки чуть ли не золото по весу требуют. Чрезвычайки те ж… Так что мы как узнали, что вы уже близко, порешили – была ни была, навстречу пойдём. Государь милостив…

– Государь милостив, – кивнул Две Мишени. – Так и что же вы теперь?

– Хотим к вам присоединиться! – тряхнул головой Степанов. – У нас и эшелон имеется, и в вагонах место сыщется. История, твоё благородие, завершиться должна.