Нет нужды особо описывать обратный путь отряда Жадова. В Рязани им и впрямь удалось получить целый эшелон – два десятка теплушек. Потащились в обход Москвы, через Павелец, Узловую, Тулу – тут Жадову совсем поплохело, все мысли об Ирине, что, помогая ему, милосердно забирала война, вновь ожили, и он лежал на узких и жёстких нарах лицом вниз, чтобы только ничего не видеть.

Даша Коршунова, оставив выздоравливающего Яшу, садилась рядом, вздыхала. Молчала, ничего не делала, просто сидела, и от этого Михаилу становилось хоть немного, но всё-таки легче.

Тащились долго и уныло. От Твери – к Калуге, оттуда – Вязьма, Ржев, Великие Луки, Дно… Главный ход Николаевской железной дороги Москва – Питер до сих пор стоял разбитым, рельсы во множестве мест сняты, мосты – подорваны.

На участке Дно – Царское Село стояли долго, пропуская бесконечные «литерные» поезда, один за другим проносившиеся к столице.

– Баре возвращаются… –   услыхал Жадов брошенные с затаённой злобой кем-то из его бойцов слова. – То-то порадуются… Поизгаляются, кровушки нашей напьются…

Зажимай уши, не зажимай, а слышать всё равно придётся. Самые верные остались с Жадовым, и из питерских, и из тех, что прибились на военных дорогах – пролетарии Москвы и Харькова, Тулы и прочих градов русских. Они не смирятся с поражением. Кровь польётся снова…

А он так устал от этого.

Не надо лить кровь. Надо договариваться. Царь многое пообещал в своих манифестах, и говорят, их даже начали приводить в исполнение. Посмотрим…

Посмотрим, говорил он себе. Твердил, повторял, пока слова не начинали утрачивать значение.

И скрежеща зубами, заставлял себя встать, шёл к бойцам, говорил, что битва за свободу рабочего класса не закончена, она лишь будет теперь по-другому вестись.

Верили ли ему? Кто знает? Однако он всё равно шёл и говорил.

…В Петербурге их эшелон загнали на запасные пути далеко от главного здания вокзала. Тупик оцеплен; стояли казаки, и даже с пулемётами.

Вокруг Жадова раздались гневные крики, щёлкнули затворы – его отряд возвращался с оружием. Однако, несмотря на поднявшиеся стволы, к составу бестрепетно шагнул офицер – один и с пустой расстёгнутой кобурой на поясе.

– Господа, – он был вежлив и твёрд. – Государь помиловал всех рядовых участников смуты. Вы вольны разойтись по домам, но винтовки и пулемёты придётся сдать. Револьверы можно оставить. Чтобы вы не сомневались, я буду вашим заложником.

Отряд Жадова разоружался. Медленно и нехотя, но складывал винтовки. Бойцов не обыскивали – мол, идите на все четыре стороны. Многие накидывали гражданское поверх красноармейской формы. Жадов не стал.

Выбравшись на окраинные питерские улочки, не расходились – так и шли толпой, уже не строем, молчаливые, понурившиеся. На них косились – Жадов не обращал внимания.

Да, уверены они в себе, победители хреновы. Целый отряд мой – а ну как мы снова, и…

Нет, не получится «снова». Один раз попробовали – хватит.

Мало-помалу люди всё-таки начинали расходиться. Питерские – к семьям. Прибившиеся к отряду – вместе с теми, с кем успели сдружиться.

Возле Жадова оставались Яков Апфельберг с Дашей Коршуновой.

– Ты куда ж теперь, Михайло?

Жадов пожал плечами. Жильё своё за Нарвской заставой он, путиловский рабочий, оставил уже очень давно.

– Давай-ка с нами, – прокряхтел Яша. – У меня-то квартирка, хе-хе, защищена была от всех уплотнений и подселений. Старорежимная ещё. Всем места хватит. Там и помозгуем, что дальше делать да как жить…

Константин Сергеевич Аристов сидел в разорённых и наспех, кое-как прибранных казармах Лейб-гвардии первого батальона Преображенского полка, что рядом с Эрмитажем на Миллионной улице.

Электричества не было – лампочки побиты, светильники растащены – и потому при свечах он, сверяясь с записной книжкой, медленно выводил мартиролог.

Едва ли половина осталась от первой роты. Сгинули бесследно в урагане войны подполковники Коссарт и Ромашкевич. Тяжело раненный, был оставлен в Питере начальник корпуса генерал Немировский, а потом имя его нашлось в расстрельных списках Чека. Уже в Гатчино пуля настигла ушедшего к дроздовцам полковника Яковлева.

Имена выстраивались колоннами, словно на параде.

Погиб при прорыве из Петербурга. Погиб во Пскове. Умер от ран, полученных в Витебске. Пропал без вести в Юзовке. Захвачен в плен и, скорее всего, расстрелян в Старобельске. Погиб на реке Икорец. Георически погиб при обороне Зосимова. Пропал без вести в Харькове…

И так далее, и тому подобное. Теперь он, Аристов, сможет написать семьям по известным ему довоенным адресам, хотя кто знает, остались там те, кому предназначены горькие вести?..

Скрипнула дверь. Ирина Ивановна вошла, коснулась его затылка:

– Сколько же молебнов за упокой…

Аристов накрыл её ладонь своею.

Они молча глядели на аккуратно выписанные в столбик имена.