– А помнишь, как наша рота нас с тобой «мирила»? Кирилл Вильчицкий придумал, Костя Нифонтов мышей наловил, Фёдор кожана с чердака приволок…

– Это они ещё не мирили, – улыбнулся Константин Сергеевич, – это они ещё напугать тебя пытались, потому что их Васильчиков и пятая тогдашняя рота дразнили…

– Верно, и Витгоф измыслил, что я мышей боюсь…

Она осеклась.

Ларион Витгоф погиб уже здесь, в Гатчино, совсем немного не дожив, не довоевав до победы…

– А Нифонтов, – глухо проговорил Две Мишени, – он уже всё. Нечистый дух им владеет, и им, и отцом его, и что теперь с ними будет?..

– Молиться за них только и осталось.

– Да как за таких молиться-то…

– Надо, – строго сказала Ирина Ивановна. – Пусть они нас и ненавидят. Всё равно надо.

Она глубоко вздохнула, прикрыла глаза.

– О pаспе́нших Тя моли́выйся, любоду́шне Го́споди, и pабо́м Твои́м о вpазе́х моли́тися повеле́вый, ненави́дящих и оби́дящих нас пpости́, и от вся́каго зла и лука́вства к братолю́бному и добpоде́тельному наста́ви жи́тельству, смиpе́нно мольбу́ Тебе́ пpино́сим, да в согла́сном единомы́слии сла́вим Тя, Еди́наго Человеколю́бца. Спаси́, Го́споди, и поми́луй ненави́дящия и оби́дящия мя, и творя́щия ми напа́сти, и не оста́ви их поги́бнути мене́ ра́ди, гре́шнаго. Ами́нь!..

Молитва стихла. Горела свеча, и двое застыли рядом, держась за руки, словно сами не веря, что всё наконец-то кончилось.

Александровцы разместились в казармах, а Лиза с Зиной – в квартире Пети Ниткина. Квартиру каким-то чудом не разграбили, хотя богатые дома по соседству сильно пострадали. Утраты и потери не обошли Петину семью – его дядя, генерал Сергей Владимирович Ковалевский, пропал без вести, пробираясь на юг, к добровольцам, мама и тётя Арабелла, к счастью, уцелели, хотя сильно голодали и обменивали ценности на хлеб. Лизу с Зиной они прекрасно знали – вся компания не раз в мирные годы собиралась у Пети, когда они, уже старшие возраста, решали провести кадетский отпуск в Петербурге. Кажется, ни Петина мама, ни тетушка Арабелла не сомневались, к чему идёт у сына и племянника с доброй и мягкой Зиной – и отнюдь не возражали.

А ещё они изо всех сил старались помочь Ирине Ивановне Шульц, разбиравшей захваченные чекистские архивы, стараясь выяснить судьбу арестованных и пропавших без вести людей, и если не отыскать живыми – то хотя бы найти могилы, чтобы родным было где оплакать любимых…

Искали и пропавшее семейство Феди Солонова, однако безо всякого успеха. Строгая Матрёна, вернувшаяся со своей «барышней», смотрела на Константина Сергеевича более чем выразительно: объяснился наконец, молодец, ну а свадьба-то когда?..

Но прежде чем свадьбы гулять, требовалось завершить ещё одно, может, самое важное дело…

– Славно ж ты жил, товарищ Яков…

– Да чего уж там, – Яша Апфельберг безнадёжно махнул рукой. – Неплохо.

– И всё цело! – Даша аккуратно погладила бархатную накидку на придиванном столике в гостиной.

– Так не зря ж мне бумагу дали с бронью от всех обысков и уплотнений, – ухмыльнулся Яков.

Они сидели в квартире Якова (просторной, кроме гостиной, кабинета и столовой – ещё три спальни, кухня и комната прислуги) и решительно не знали, что делать дальше. Практичный Яков, оказывается, хранил у себя в кладовой немалый запас муки, круп и консервов, как раз на такой вот случай.

– Никогда не знаешь, meyn teyere freynd^[12], что может случиться.

– Воистину, – пробормотал Жадов.

Город вокруг них быстро оживал. Первыми заработали рынки; один за другим открывались магазины; появились бригады ремонтников, восстанавливавших оборванные провода.

– Яша! На консервах твоих сидеть, конечно, хорошо, но что дальше-то? Ты запас немало, однако и они скоро кончатся!

Яша вздохнул.

– Газеты открываются, – сказал он наконец. – Я слыхал, заводы тоже вот-вот заработают. Ты, Миша, мастер-золотые руки, тебе всюду рады будут. Но… ты никогда не говорил… а семья-то твоя где?

– Один я, – вздохнул Жадов. – Родители-то оба преставились, а сестры с братьями во младенчестве все умерли, только я и выжил. Вот, квартиру снимал, а теперь туда и нос не покажешь, враз донесут.

– Так простил же всех государь! – вступила в разговор Даша.

– Государь-то, может, и простил. А всякие там беляки? Думаешь, они все как один всё забыли? Я-то ничего не забыл. Думаю, и они тоже. Вот ты, Яша, ты уверен, что о службе твоей в ЧК никто не знает?

– Знают, – спокойно сказал Яша. – Я ж печатью заведовал. Только как «заведовал»… сам знаешь – разрешал, а не запрещал. Уповаю, что народ запомнил. А так-то… не хочу, Михаил, бегать аки заяц. Многие из наших побежали. В провинцию подались, там устроятся какими-нибудь счетоводами или бухгалтерами или местную полицейскую хронику писать будут, лишь бы на глаза не попадаться. А я вот нет, не могу так. Кumen vos ken^[13], но… рана моя проходит, ковыляю вот понемножку, слухи слушаю – пойду по редакциям, где меня помнят…