Проще всего оказалось с паспортными книжками. В хаосе революции и гражданской войны очень многие остались без документов, масса архивов сгорела, оказалась растрёпана, рассеяна, и вот пожалуйста – по предъявлению всего лишь каких-то «выписок из церковной метрической книги» добропорядочным подданным Российской Империи Марии Владимировне и Николаю Михайловичу Онуфриевым были выписаны паспорта. Относились они к дворянскому сословию, что подтверждалось выписками из соответствующих родословных книг Харьковской губернии. Над университетскими дипломами пришлось попотеть; от полноценной копии отказались, не под силу было от руки всё это воспроизвести в Ленинграде осенью семьдесят второго. Заменой стали «заверенные копии», готова была история о «пожаре в имении, уничтожившем семейные архивы», однако она не пригодилась. Теперь всё можно было валить на великую Смуту.

Юлька и Игорёк ходили по городу. Он казался и тем же, что они видела в 1909-м, и совершенно другим. Куда меньше работало магазинов, и народу на улицах стало куда меньше. По Неве не ползли в таких количества суда и судёнышки, замерли баржи у Гагаринского пенькового буяна, там, где в 1972-м высилось Нахимовское училище.

Но над Зимним дворцом развевался Императорский штандарт. Государь, не любивший это место и предпочитавший ему уютную гатчинскую резиденцию, на сей раз изменил себе и оставался в столице, наводя порядок.

– Ба с дедом счастливы, ты знаешь. – Юлька сидела с Игорьком на лавочке Летнего сада. – Будут лекции теперь читать…

Да, Онуфриевы-старшие безо всякого труда получили места на физико-математическом факультете питерского университета. Многие профессора сгинули безвестно, многие бежали – и далеко не все стремились вернуться. А ещё Николай Михайлович собирался решительно порвать с практикой невмешательства в научный прогресс и для начала развернуть производство антибиотиков.

«Это не так сложно. Технологии уже все практически есть, осталось только чуть-чуть подрихтовать…»

Питерская осень надвигалась, минули август и сентябрь. Несмотря ни на что, университет 1 ноября начал занятия. Юлька, Игорёк и ба (которая тоже должна была преподавать, но на специально учреждённом женском отделении – уступка Государя консерваторам, возражавшим против отмены всех и всяческих ограничений) отправились на первую лекцию.

Это была «общая физика» для только что зачисленных, и народу набилось много – профессоров не хватало.

А в первом ряду среди других студиозусов сидел круглолицый юноша в старомодных круглых очках, донельзя знакомых. Его соседи пересмеивались и перешучивались, он же методично раскладывал тетради и остро отточенные карандаши, явно собираясь конспектировать.

Носил он военную форму с погонами подпоручика.

– Гляди! – Юлька пихнула Игорька в бок. – Смотри! Это же…

– Точно! – ахнул Игорёк. – Пойдём, пойдём скорее!.. Пока не начали!..

Они выбежали из-за высокой кафедры. Юноша в очках их не заметил, всецело поглощённый раскладыванием – в должном, одному ему ведомом порядке – письменных принадлежностей.

– П-прошу прощения… –   Юлька вдруг оробела. – Простите, но не вы ли… господин Ниткин?

Юноша вздрогнул, уронил очки, попытался подхватить, промахнулся – хорошо, что Игорёк успел поймать их в последний момент.

– Не может быть!..

– Мы познакомились в мае. В кафе-мороженом на Невском, – тихонько сказала Юлька. – А потом мы с Игорем пришли к те… к вам домой, возле Исаакия…

– Юля! Игорь! – Петя Ниткин вскочил с места, карандаши рассыпались, тетрадь упала на пол. – Господи, спасибо тебе!.. А мы-то уже и надеяться перестали… Ждали сперва возвращения вашего, а потом… И вот, столько лет прошло…

На них стали оглядываться, и Петя прикусил язык.

– Мы поговорим. После лекции.

И когда Николай Михайлович появился на кафедре, Петя вновь разинул рот и долго не мог закрыть.

…Но лекцию записывал с неимоверным старанием.

После занятий они все вместе сидели в новом, недавно открывшемся заведении на Биржевой линии и говорили, не в силах наговориться. Петю интересовало абсолютно всё, и главное – что же случилось, почему гости исчезли на столь долгий срок?

Однако Николай Михайлович вопросы эти пресёк со всей решительностью, кою так и тянуло назвать «большевицкой».

– Никто не знает, уважаемый Пётр. Мы познали далеко не все законы движения между параллельными потоками. Скажу больше, сама Юля для нас – абсолютная загадка, энигма. Так что лучше пока даже не спрашивать, ответа на данный момент не существует.

Петя кивнул. Его это, похоже, совершенно не разочаровало, напротив – Юлька помнила, что он обожает загадки.

– А вы совершенно не изменились, я вижу!

– Нельзя сказать, что «совершенно», всё-таки у нас сейчас январь 1973-го, а не май 1972-го. Юля с Игорем эвон как подросли!

Юлька слегка покраснела.

А Петя уже рассказывал, что творилось у них. Очень кратко – про минувшие кадетские годы («учились, шалили… иногда»), куда подробнее – про революцию, как вспыхнули волнения в столице, как их подхватила Дума и запасные полки, опасавшиеся отправки на фронт…