– Верно! – поддержала его вдруг Тэффи. Резво, несмотря на свои сорок три года, спрыгнула со стула, подбежала к рабочему, схватила за рукав. – Казачек обижать нельзя! Милостивый государь, вы имеете честь знать эту нашу Брунгильду?

– А ты на Мишу не заглядывайся! – отрубила Даша, презрительно пихнув Яшу на прощание. – Не по тебе он!.. Идём, Михайло!..

Аверченко меж тем уже успокаивал метрдотеля и официантов.

– Всё в порядке, всё хорошо, убыток покроем!.. Да, и принесите полотенец, не видите – голову рассекли человеку!..

– Эх, Михайло, что ж делать-то теперь мне… с чем пришла, с тем и ухожу… Да только и идти-то особо некуда. В Питере никого, в станице родня не примет…

– Даша, постой… Как так вообще вышло-то?

– Да вот так и вышло, Михайло. Заскучал он со мной-то. Я казачка простая, хитростям не обучена. Любить умею, с ухватом на нечистого выйду, хозяйство веду… а вот чтоб умные речи про стихи всякие – это не могу. А Яшке-то изменщику, видать, и впрямь это нужно было. Чтобы он умные слова бы говорил, а барышни в рот глядели да восхищались. А я, что я… Баба простая да глупая…

– Перестань, Даша, ну какая ты глупая! – Жадов не утерпел, взял Дашу за руку. – Ты Яшку любила, холила да лелеяла, выхаживала, пока он раненый валялся. Всё по чести сделала!

– А толку? – горько бросила Даша.

– Какой же тут толк? – развёл руками Жадов. – Не грусти, не в чем тебе себя винить. Молодая, красивая, эх!..

– Ну, молодая, ну, красивая, – Даша перестала всхлипывать и явно ожидала продолжения.

– Вот что, – решительно сказал Жадов. – Никуда я тебя не отпущу. Я теперь на «Русском Дизеле» мастер, да ещё и в рабочем контроле состою, в профсоюзе. Идём, у меня остановишься. Дух переведёшь, осмотришься. Тогда и решишь, что делать. Может…

– Да? – заглянула ему в глаза Даша.

– Может, и заметишь кого другого… не хуже Яши… –   и он покраснел, словно мальчишка.

Даша отвернулась. И тоже кивнула, быстро-быстро, словно боясь, что он передумает.

…На свадьбу собрались все александровцы. Вся первая рота – навечно первая; все, кто остался в живых. Служба была в только что отремонтированной корпусной церкви; стояли изрядно поредевшие шеренги александровских кадетов, и отец Корнилий, совсем не по чину смахивая слезу, венчал молодых.

И над целым генерал-майором Константином Сергеевичем Аристовым венец держал вчерашний его ученик, Фёдор Солонов. А над Ириной Ивановной Шульц – её верная Матрёна, тоже проплакавшая всю церемонию.

Не по правилам, не по чинам – мальчишка с погонами поручика и вчерашняя кухарка; да только с ними пройдено столько, что и сказать нельзя.

Стоят и родители невесты. Крестьяне деревни Глухово не дали разорить скромный «барский» дом наехавшим из города «революционным рабочим» (а в реальности – обычным погромщикам). Ивану Ивановичу Шульцу уже семьдесят четыре, матери, Марии Егоровне, пятьдесят восемь. Тоже плачут.

Отца поддерживают младшие братья Ирины Ивановны, Михаил и Дмитрий. У Дмитрия левая рука до сих пор на перевязи, у Михаила нет правой ноги ниже колена – оба брата воевали в деникинской дивизии.

Стоят и Севка Воротников с молодой женой Ксенией, стоит Лев Бобровский, что смотрит на брачующихся с какой-то странной завистью. Стоят Лиза Корабельникова и Зина Рябчикова, держатся за руки и тоже, кажется, плачут.

Отец Корнилий вершит службу.

– Имаши ли, Константин, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль пояти себе в жену сию, Ирину, юже зде пред тобою видиши?

– Имам, честный отче, – отвечает Две Мишени.

– Не обещался ли еси иной невесте?

– Не обещахся, честный отче.

– Имаши ли ты, Ирина, произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужа сего Константина, егоже пред тобою зде видиши?

– Имам, честный отче, – твёрдо звучит голос Ирины Ивановны.

– Не обещалася ли еси иному мужу?

Фёдору кажется, что чуть-чуть дрогнул голос невесты:

– Не обещахся, честный отче.

– Благослови, Владыко! – гудит низким басом диакон.

– Благословенно Царство Отца и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков!..

– Аминь! – возглашает хор.

Фёдор Солонов держит венец и очень хочет думать, что всё уже кончилось. И что всё ещё только начинается.

– Ты, Юля, с ума сошла.

– Точно сошла.

– Абсолютно точно.

Стас, Паша и Михаил сказали это почти в унисон.

– А что ещё делать? Вы большие, взрослые – делать-то что?

Стас почесал затылок, Михаил вздохнул. Паша барабанил пальцами по столешнице.

– Только осторожнее.

– Мы тебя прикроем.

– Не только у Никанорова огнестрел сыщется.

Конечно, Юлька ужасно трусила. Но с другой стороны, что ещё можно сделать?

Две копейки послушно провалились в щель телефона-автомата.

– Дядя Серёжа? Вы меня искали?

– Юля?!

– Это я, да. Вы меня искали? Зачем?

– Юля, ты где?

– На улице. Я из автомата звоню.

– Юля, нам надо поговорить.