Вот она уже совсем рядом… вот мчится всё быстрее и быстрее, стремительно снижаясь, устремляясь прямо на чёрный пузырь – а он в свою очередь становится прозрачнее, и сквозь него видны фигурки – словно в кино; а потом Юлька вдруг оказалась рядом, но не внутри, и голова её закружилась, навалилась вдруг такая тошнота, что в глазах потемнело, виски стиснуло болью.

Прямо под ногами – хотя ног у неё сейчас никаких не было – расползалась, стремительно чернела и распадалась прахом золотистая ткань великой реки. Юлька невольно вгляделась: исчезала не просто «ткань» – или «материя», как писали в умных книжках домашней библиотеки Онуфриевых, – исчезали бесчисленные человеческие лица, фигуры, улицы городов, незнакомые и знакомые; вот исчез на Юлькиных глаза Невский, рассыпался прахом Исаакий, рухнуло Адмиралтейство, накренился, погибая, Александрийский столп.

Кажется, она закричала, не слыша собственного крика. Ужас обжёг ударом хлыста – такое было в раннем детстве, когда Юлька потерялась как раз на Невском, в подземном переходе на углу Гостиного двора и Садовой, возле Публичной библиотеки: просто вырвала у мамы руку и побежала прочь. А потом истошно рыдала, каким-то образом оказавшись у витрины кондитерской «Север» (которую бабушка с дедом Игорька называли по-старорежимному «Норд»), пока её не подобрала милиция и не доставила в отделение, где мама её и обнаружила.

Тут ужас был ещё сильнее.

Юлька словно висела над погибающим родным городом – и видела причину.

Чёрный пузырь, и в нём – её друзья.

Да, именно они. Федя Солонов, Петя Ниткин. Ирина Ивановна с Константином Сергеевичем. И Костя Нифонтов, да, он тоже! Все пятеро – в чёрном пузыре, что-то делают, куда-то бегут, кажется, в кого-то стреляют…

Но они тонут!.. Тонут в этой бездне, погружаются всё глубже, и вокруг них гибнет и всё остальное.

Острое, холодное, словно свалившаяся за шиворот сосулька, осознание.

На миг Юльке стало даже смешно. Сосулька!.. За шиворотом!.. Это они в классе любили.

И наверное, это её и спасло.

На глазах расползающаяся прореха в золотой реке её не засосала, не затянула; а она, Юлька, вдруг поняла, что надо сделать. Надо, чтобы этот тяжеленный чёрный шар не прорывал ткань реальности, чтобы он вернулся туда, где и должны пребывать кадеты, в их собственный поток.

И Юлька попыталась толкнуть этот шар. Смешно сказать – толкнуть, не имя рук; толкнуть, просто представив, как бурное течение обрушивается на этот, оказавшийся не на своём месте чёрный камень, подхватывает его, приподнимает над прорехой и несёт дальше – туда, где ему место, где должны быть оказавшиеся в нём люди и все их деяния.

Толкнула раз, другой, третий. Голова кружилась всё сильнее, и всё сильнее Юльке казалось, что она – рядом с самими кадетами, загнанными в тупик, прижатыми к стене, которым некуда отступать, но которые всё равно отстреливаются.

Отстреливаются до конца, опустошая магазины. Вокруг них вповалку лежали неподвижные тела в гражданской одежде, дверь в комнату была выбита, но наступающим это не помогало – коридор тоже устилали погибшие, истошно кричали раненые, а Ирина Ивановна с Константином Сергеевичем всё стреляли и стреляли. Кадеты, Фёдор с Петей, подтаскивали патроны, Костя Нифонтов же сидел, вжавшись спиной в угол, подтянув колени к подбородку и раскачиваясь, словно в трансе.

И стреляли Ирина Ивановна с подполковником совсем не так, как показывали в кино, – видно было, как даёт отдачу тяжёлый даже на вид пистолет Константина Сергеевича; кадеты, скорчившись за опрокинутой мебелью, лихорадочно набивали магазины патронами из вскрытых зелёных ящиков, так что стрелки только меняли пустые, ни на миг не прекращая огонь.

Но всё равно они тут завязли, завязли глубоко, словно машина на бездорожье; пузырь этот был вовсе не лёгким и летучим мыльным, напротив – тяжеленным, словно свинцовый шар. И сам по себе он никуда не собирался «уплывать», профессор ошибался, страшно ошибался!

Юлька вновь навалилась на чёрную сферу всем невеликим своим весом. Её по-прежнему не было тут, она не видела собственного тела, точно во сне. Но ей казалось, что она именно наваливается, упирается, что сандалеты скользят по влажной земле, будто она где-то на Щучьем озере играет с Игорьком и остальной компанией.

Ей было ужасно больно. Голова уже не просто кружилась, она горела, в глазах плавали блестящие стеклянистые точки и круги, однако она всё равно толкала.

Этого пузыря не должно здесь быть!

Не должно, любой ценой!..

…А потом он вдруг содрогнулся, пополз, поплыл, поднимаясь над зияющей пробоиной в золотистом потоке; поплыл, отдаляясь, унося с собой всё и всех, там находившихся.

Но не только там – сфера дрогнула, изменила форму, словно осьминог, выбросила тёмное щупальце, подхватила что-то и теперь уплыла окончательно.

Юлька замерла, где и была. Силы иссякли, она не могла двигаться, словно зависнув над чернотой пробоины.