– Которые не задействовали, разбросаны от Архангельска и до Владивостока. К тому же все самые надёжные части уже здесь, на фронте. Нет, товарищ Сиверс, неверно вы понимаете текущий момент!.. Сейчас, Рудольф Фердинандович, надо не квадратики на картах рисовать!.. Впору задуматься, по плечу ли вам руководство фронтом в столь напряжённой обстановке!.. – Троцкий несколько картинно отбросил карандаш. – Немедля – я подчёркиваю, немедля! – разверните самую бешеную, самую яростную работу по мобилизации всего харьковского пролетариата. Всего! – вам это понятно? И вообще по всей территории, находящейся под вашей ответственностью: в Курске, Белгороде, Орле, Воронеже, Брянске!.. Егоров начнёт то же самое в Тамбове, Саратове, Пензе, Самаре, Царицыне!.. Я немедля обращусь в ЦК – подобную же мобилизацию рабочих объявим в Москве и Петербурге, на Урале, в Сибири. Но Сибирь – это дело не одного дня, а вот московско-петроградский пролетариат нам может очень помочь. И кампания нам нужна тоже совершенно бешеная! «Все на борьбу с бывшим царём!», «Революция в опасности!». Актив партии тоже должен отправиться на фронт – в истребительных батальонах. Если надо, поставим их позади старых полков, пусть расстреливают бегущих. Военспецов лишний раз предупредить – расстрел всей семьи за измену. Да, и показательно расстрелять десятка два-три, с широким распубликованием.

– Но никто из военспецов не изменял…

– Это вам так кажется, товарищ Сиверс. Непременно изменял! В этом и заключается причина временных, сугубо временных успехов нашего классового врага! Так мы и объявим. Вот Ямпольский этот – очень даже можно расстрелять. Зосимов не взял – потому что не смог или потому что не хотел?..

– Комдив Ямпольский сейчас в окружении, и уж скорее белые его сами расстреляют…

– Тем лучше! А мы расстреляем его семью. Расстреляем одну – а тысячи других военспецов даже и мыслить забудут об измене!

Троцкий даже не говорил – он вещал, словно с трибуны. Он излучал сейчас абсолютную уверенность в победе, в том, что все эти расстрелы совершенно оправданны и необходимы. «Цель оправдывает средства, если цель эта – спасение души», ну, или мировой революции.

– Отведите все войска, какие возможно, пока они сами не оказались в окружении. Снимайте со спокойных участков фронта всё, вплоть до отдельных рот. Но самое главное – новые части! Пусть беляки сейчас радуются, занимая пустоту. Не сомневаюсь, что до Харькова они дойдут, – и тут вы их должны встретить поистине железокаменной обороной! Пусть обломают о неё зубы!

– Вы думаете, товарищ нарком, они пойдут именно на Харьков? Не на север?

– Сперва на Харьков. Наверняка попытаются окружить и разгромить правый фланг нашего фронта, что примыкает к Днепру, пользуясь пассивностью германцев и гетманцев. Ну, с последними-то дело ясно – «мій будинок з краю», – а вот с немцами… хм… надо обдумать. Итак, вам всё ясно, товарищ Сиверс? Приказ о немедленной и всеобщей мобилизации – мне на подпись, сейчас, не откладывая ни на минуту! И кстати, где эта ваша Шульц?!

– Здесь эта наша Шульц, – раздался спокойный голос от дверей.

Троцкий замер. Брови его изумлённо дрогнули, даже ему, железному трибуну революции, понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

Наконец он обернулся – и столкнулся со спокойным, даже чуть отрешённым взглядом Ирины Ивановны. Она была в гражданском, одетая, словно учительница, строго, в тёмное.

– Где вы пропадали, Шульц? Почему не на месте?

– Командующий фронтом Сиверс перестал мне доверять, – пожала она плечами. – Всё, что возможно, всё, что было в моих силах, я сделала. И отправилась на квартиру, простите, вымыться. И наконец-то постирать форму. Извините за столь интимные подробности, но похоже, от меня скоро будут требовать отчёты о походах в кабинет задумчивости.

Рудольф Сиверс казался совершенно растерянным. Иона Якир хлопал глазами. Даже Бешанов вылупился на Ирину Ивановну абсолютно непонимающим взглядом.

– А-а, товарищи, – мягко сказала товарищ Шульц, подходя к карте. – Всё ясно. Решили, что я шпионка белых, что попытаюсь скрыться и всё такое? А я никуда не скрывалась, мирно пребывала на своей квартире, когда шум-гром, треск, тревога!.. Устроили невесть что ваши посыльные, Рудольф Фердинандович.

– У нас к вам вопросы, Шульц! – Троцкий опомнился первым. – Очень много вопросов!

– Какие ж тут могут быть вопросы, товарищ нарком? Всё произошло, как я и предупреждала. Три дивизии застряли под никому не нужным городком, из-за этого наша ударная группировка в свою очередь была остановлена под Миллерово, замкнуть кольцо вокруг белых не удалось. А двинь мы все силы вперёд – уже праздновали бы в Новочеркасске. В бессмысленных штурмах Зосимова мы понесли крупные потери, войска были измотаны, боевой дух упал. Вместо того чтобы подготовиться там к обороне, комдивы Ямпольский, Щорс и Вострецов штурмовали город в лоб, положили массу народа, растратили огнеприпас. Когда началась контратака белых, отражать её было уже нечем.

– Погодите, Шульц, не заговаривайте мне зубы! Почему дивизии Ямпольского и Щорса пошли вперёд?! Их же не было под Зосимовым?

– В самом деле? – Ирина Ивановна слегка подняла бровь. – В таком случае ничем не могу помочь. Все приказы, проходившие через оперативный отдел, имеются в наличии. Только если…

– Что «только»?!

– Только если Ямпольский сам не понял, что зря теряет время под Зосимовым, и не принял решение, как старший воинский начальник, двигаться на юго-восток самостоятельно, к нашим главным силам. Или, – Ирина Ивановна вдруг прищурилась, – кто-то из штабных начальников Южфронта не отдал Ямпольскому со Щорсом иной приказ, так сказать, «не проводя через инстанции» и без вашей визы, товарищ нарком.

– Вздор! Бред! Чепуха! – взорвался вдруг Сиверс. – Этого не может быть, потому что не может быть никогда!