Циллиана стояла в каком-то простом белом платье и жёлтом фартуке. Девушка то и дело разносила подносы и кружки меж столиков, мило улыбаясь посетителям. Большинство из них, впрочем, провожало её довольно жалостливым и соболезнующим взглядом – всё-таки она была пустопузкой (хоть Тавагото, к слову, этого термина вообще не знал).

[Тава: …]

Дело в том, что буквально вчера вечером скончалась мать Циллианы. Она была довольно старой и болезненной, да и после переезда ей заметно поплохело, так что… Это было даже немного предсказуемо.

Дело в том, что муж покойной женщины бросил её как раз после рождения Циллианы. Мужчина посчитал, что мать девушки не могла вынести нормальное потомство, так что просто оставил её одну вместе с дефективной дочерью.

Конечно же для молодой крестьянской девахи это было тяжёлым испытанием, но она всё-таки взрастила Циллиану и дожила почти до сорока лет. Последние годы, тем не менее, она часто плакала, корила себя, проклинала Циллиану и впадала в ступор или беспамятство на непродолжительное время, бормоча имя того самого мужчины, видимо из-за скорби по утраченной жизни.

[Тава: …]

[Мун: …]

Однако девушка не выглядела грустной или скорбящей – казалось, ничего в её жизни существенно и не изменилось. Да, теперь ей пришлось найти нормальный постоянный заработок, чтобы жить дальше независимо от поддержки Фильки, приютившего их в конце осени, но в целом она, казалось бы, со всем смирилась.

[Тава: …]

[Мун: …]

Всё-таки она физически не могла иметь детей из-за своего здоровья, так что и её бабская жизнь не имела много смысла. Видимо, девушка осознала это уже очень давно, так что решила просто жить в своё удовольствие и делать добро людям, дабы не жалеть о прошедшем дне.

[Тава: …]

[Мун: …]

[Циллиана: …]

[Филька: Добрый вечер.]

Неожиданно в гостиницу вошёл долговязый паренёк в чёрном смокинге. Его длинные чёрные волосы были заплетены в небольшой пучок, а под голубыми нмутноватыми глазами ясно вырисовывалась пара тёмных мешков.

Держа ладони в карманах, около которых на ремне всё так же висел небольшой арбалет, он поздоровался с Циллианой, стоявшей буквально в трёх метрах от Тавагото – у стойки.

[Циллиана: Что ты здесь делаешь, Филимон?]

[Филька: Да просто проведать пришёл, ничего срочного…]

На самом деле, зверолюд очень плохо понимал, какие вообще отношения были между Филькой и этой белокурой девушкой. С первого взгляда можно было бы решить, что они были парой, ну или хотя бы близкими друзьями, но ни страсти, ни какой-то излишней увлечённости в их голосах и взглядах не было.

Филька говорил тепло и радушно со всеми, да и Циллиана тоже мало кому отказывала в доброй и расслабляющей улыбке. К тому же она ещё и звала его исключительно «Филимоном», чего вообще не делала абсолютно никто в Йефенделле.

Говоря об этом, Филька кое-как, но успел стать некой знаменитостью в городе. Обычные люди знали его, как спокойного и доброго человека, медленно, но верно добивающегося успехов у Рорикдеза фон Амбьердетча.

Среди зверолюдов он вообще был легендой, а именно «Кьюсейшу». Большинство коренных жителей столицы (да и сам Филька, чего уж греха таить) вообще еле-еле могли выговорить это отвратительное слово, но оно, тем не менее, просто означало банальное «друг» с одного из древних зверолюдских языков, используемым сейчас исключительно в виде терминов или молитв. Якобы только не зверолюд, оказавший большую помощь зверолюдам, был достоин такого звания.

Стоит сказать, что этот титул был вполне заслуженным: за полтора месяца юноша приютил чуть ли двести самых разных зверолюдов. Все они так или иначе в итоге уходили на заработки или вообще в преступную деятельность, так что и количество их быстро рассасывалось до нуля. Тем не менее, теперь чуть ли не половина всей преступности столицы уважала Фильку, да и работяги многие с ним здоровались чуть ли не каждый божий день.

Стоит ещё сказать и про духовенство, потому как священники Авагарлийского Креста, приехав в столицу и убедившись в безнадёжности всего положения, назначили самого обычного Филимона протоефеем и вручили ему тот самый пресловутый белокаменный монастырь на краю города. Не то, чтобы это вообще хоть что-то поменяло в его жизни, но всё-таки очередной статус и признание – это отрицать бесполезно.

[Циллиана: У меня всё отлично.]

[Филька: Рад это слышать.]

Самое удивительное заключалось в том, что Филька вообще не осознавал своей популярности. По сути, и в плане статуса, и в плане заработка он стал довольно состоятельным человеком, из-за чего все его проблемы от личного самобичевания до невозможности найти себе возлюбленную должны были бы самоликвидироваться, но ему было настолько плевать на это, что он оставался всё таким же уверенным в себе депрессивным холостяком, только теперь с пучком на башке.

[Циллиана: …]