— Анна… Поверь, есть масса гораздо более эффективных методов, чем просто разрушать швейный цех. Да, из-за дурости — Тома и моей собственной, — ты по ошибке здесь оказалась, но я ж не смогу заставить тебя передумать.

— Значит, ты здесь ни при чем? — мне показалось, что в голосе Анны промелькнуло что-то вроде надежды.

— Мне не надо, чтобы здесь все развалили и перерыли, — я раздраженно покачал головой. — Понимаешь ли, в зоне этого швейного цеха перепуталось слишком много энергетических линий. Такие места — аномалии, — необходимо приводить в порядок. Если я найду средоточие, большую аномалию, из которой расходятся спутанные нити, и смогу все выпрямить, то какой-то участок энергетической карты сгладится, и восстановится баланс, дела пойдут на лад. Если же это всего лишь следствие какой-то серьезной поломки, то выравнивание линий в одной конкретной точке — лишь небольшой шажочек, мазок на общей картине. Да, он дает отсрочку, это тоже надо делать, но на мелкие узлы тратиться много времени, а пользы от них не так и много. Я не хочу, чтобы весь мир взлетел на воздух. Если я найду большое средоточие… А к этому цеху имела отношение Матильда. Так что, возможно, это — тот самый большой клубок, на который я столько времени пытался натолкнуться.

Анна медленно склонила голову в согласном кивке.

— Да, может быть… Сотрудницы говорили мне о Матильде, хоть и без особых подробностей. Но я все равно не понимаю… Энергетические линии, бульдозеры, швейный цех… А невестой ты меня зачем назвал?!

Я устало вздохнул. Объяснять это мне хотелось меньше всего на свете.

— Чтобы тебе не грозила опасность. Твоя предшественница не белая и пушистая, она довольно всего натворила. Мне бы не хотелось, чтобы она спаслась, а ты погибла, потому что тебя приняли за нее, понимаешь.

— Так это было ради моей защиты? — недоуменно поинтересовалась Анна.

— А ты серьезно считаешь, что я коллекционирую невест, чтобы потом из них мумии сделать, или как? — язвительно поинтересовался я. — Серьезно? Анна, если б я хотел на ком-нибудь жениться, то, поверь, уговорил бы девушку без принудительных мер.

Она надулась.

— Не все ведутся на красоту.

— Ага. А еще не все ведутся на влиятельное положение, дар и прочее. Но когда случается комбинация, то большинство как минимум задумывается… Ладно, забыли. Слушай, — промолвил я, решив, что все-таки надо попробовать, — может, ну его, этот швейный цех? Или хотя бы отсюда переедешь? Конечно, никто не собирается лишать их работы и крыши над головой, но мне, честное слово, будет гораздо спокойнее понимать, что ты в этом не замешана…

Уже договорив, я понял, что зря это сказал. Анна стремительно побледнела и воззрилась на меня так, словно я только что предложил собственноручно перерезать кому-нибудь горло.

— Как ты можешь так говорить?! — воскликнула она. — Это ведь живые люди! Они работали здесь столько лет — а теперь в один момент все потеряют! А я что, игрушка? Сначала поместишь в стерильные условия, а потом…

Перехватив ее лихорадочно сияющий взгляд, я осознал: в Анне сейчас говорило не ее сознание, а магия. Магия, которая наконец-то нашла возможность выплескиваться и теперь очень не хотела, чтобы ее запихивали обратно.

— И вообще, — Анна продолжала говорить, и в ее глазах загорелся страх — словно она произносила какие-то фразы и просто не могла остановиться. — Вообще, я не нуждаюсь в твоей помощи! Я достаточно самостоятельная, и необязательно было представляться моим женихом, чтобы… Чтобы…

Я сжал зубы. Ее надо было остановить — вот только как сделать это так, чтобы не навредить самой девушке? Я оглянулся, убеждаясь, что на нас никто не смотрит, протянул руку, чтобы сжать ладонь Анны, но она отпрянула. Магия в ней бурлила, превращаясь в жестокие, злые слова.

Что ж… Пусть она мне потом врежет, но я вынужден пойти на срочные меры.

— Прости, — выпалил я, — но иначе ты не выдержишь.

И, рывком притянув ее к себе, поцеловал в губы.

Я даже не поняла, как именно это произошло. Сначала — потеряла контроль над собственным языком и наговорила кучу гадостей, о которых на самом деле даже не помышляла, а потом…

Гнев куда-то подевался. Я почувствовала странное спокойствие, растекавшееся в груди медом — чем дольше Рене целовал меня, тем сильнее становилось ощущение, будто у меня в жизни все идеально, и вообще, не о чем беспокоиться. Не осталось ни страха, ни злости, ни даже элементарного чувства самосохранения, которое я ценила выше всего на свете.

Был только Рене, и его царское величество умудрилось занять собой все пространство моих мыслей.