А следом уже лезли следующие непрошеные гости. Косяк двери и часть стены не выдержали напора и рухнули, засыпав обломками лежащих и воющих от боли раненых.

От следующего удара, пришедшегося прямо по носу бородатого краснорожего мужика, поварешка сломалась, оставив у меня в руке только обломок рукоятки.

Я вбил его в горло следующему и он опрокинулся назад, пытаясь удержать в себе хлещущую наружу кровь.

— Берегись! — заорал я, заметив, что за спиной Мью поднимается с пола Босой. Все это время старик так и стоял с ножом в руке, не успевая вмешаться в схватку. Услышав мой крик, он начал разворачиваться, но лысый взмахнул своим тесаком и Мью схватился за горло. Следующий удар Босой обрушил на голову, и старик беззвучно упал в растекающуюся лужу крови.

Дернув на себя следующего противника, я впечатал кулак ему в нос, и подхватил выпавшую из чьих-то грязных лап дубинку. И едва успел подставить ее по удар Босого, неожиданно быстрый и сильный. Под градом ударов, которые он обрушил на меня, пришлось отступать. А разный сброд продолжал набиваться в кривую халупу Мью.

Улучив момент, я влепил Босому дубинкой прямо в середину лба, разбив его в кровь. Многих такое вырубило бы сразу, но этот только упал на задницу, тряся лысой головой. Добавив ногой, я очень пожалел, что на мне нет сапог, но и так, удар свернул челюсть и опрокинул врага на спину.

Хибара ходила ходуном и хилая крыша грозила вот-то рухнуть.

Рванув к окну, я вышиб тонкие рейки и выпрыгнул наружу, оттолкнув несколько мальчуганов, наблюдавших за кипящим внутри боем. Завидев меня, они бросились в стороны, и только один, самый младший, растерялся, уронив челюсть и широко распахнув глаза. Окровавленная дубинка притягивала его взгляд, наверное, даже больше, чем я сам, сразу бросившийся прочь.

Петляя между трущобными домишками, я удалялся все дальше от жилища Мью, от почти разрушенного дома старика спасшего меня себе на погибель. Встреченные местные глазели на бегущего, забрызганного кровью человека, рыскающего глазами по сторонам, и старались убраться в сторону, от греха подальше.

Дубинку я укрыл под одежду, а лицо умыл, зачерпнув воды в какой-то лохани. Затем, сорвав с веревки тряпье, завернулся в него и зашагал спокойнее, поглядывая себе под ноги и по сторонам из-под импровизированного капюшона.

Ищут меня, это несомненно. Раз приятель Босого сказал про приметы, то совпадение слишком уж явное.

На Арене я единственный, кто остался жив. Иначе бы меня там прикончил следующий смертник. С копьем в боку я был не способен сопротивляться. Победителю Арены оставляют жизнь, какой бы тяжести преступление на нем не висело, это закон, неоспоримая воля Императора. А чтобы потом вышвырнуть лишенного памяти счастливчика на корм рыбам — про это в законе никакого запрета нет. Или как быть, если преступлений много?

«Мы отпустили его, он свободен!»

Может сдохнуть от ран или просто утонуть, если повезет.

Кулаки против воли сжались, я чувствовал, что вовлечен в какую-то смертельную игру. Но как же трудно, когда не помнишь ее правил…

Привалившись к выщербленной временем каменной кладке, невесть как сохранившейся в этих нищих кварталах, я некоторое время осматривался, пытаясь понять, где оказался. До порта отсюда не очень далеко, но большинство развалюх заброшено или покинуто жителями. И судя по всему, довольно давно. Часть построек уже успели растащить предприимчивые бедняки. Но там, где я сейчас стоял, все было нетронутым. Как будто люди просто ушли.

Обнаруженная мною область была шагов в сто в поперечнике. Обнаружив странность, я не поленился ее проверить. Это важно. Ведь мне предстояло здесь ночевать — солнце скрылось за горами и небо стремительно темнело.

Забравшись в одну из хибар, я скинул в кучу наименее грязные тряпки, обустраивая лежанку, и уже подумывал, не развести ли мне огонь, как на пороге возник паренек лет десяти. Тот самый, что застыл соляным столбом, когда я выскочил из хижины Мью. Некоторое время он стоял, привыкая к темноте помещения, а затем неуверенно шагнул прямо ко мне.

Я молча наблюдал за ним, держа дубинку наготове, но больше никого слышно не было. Мальчик пришел один.

— Мью просил передать тебе это, — произнес он наконец и протянул вперед руку. Там что-то темнело, неразличимое для меня.

Не вставая, я взял какой-то мелкий предмет, замотанный в рогожу. Развернул и ощупал, пытаясь, понять, что получил. Треугольная форма, три насечки… Мне вспомнилось, как я вырываю из пасти оборотня оборванный шнурок с амулетом, сорванный с шеи светловолосой. Тело как будто обдало жаром. Неужели он? Но как?

— Старик ничего не сказал? — вопросом останавливаю отступающего к двери мальца.

— Верни это беглому, и монеты твои, — неуверенно выдавил он из себя.

Что-то показалось мне в его словах странным.

— Прямо так и сказал? — я начал подниматься из своего угла. — Ни с места!

Паренек было дернулся, но сразу замер, как мышь перед коброй, дрожа от страха.