— Регентство полноправное? — спросил Бармин даже раньше, чем высказал уместные соболезнования по случаю гибели короля, приходящегося герцогине Сконе еще и братом.

— Более чем полноправное! — уверила его супруга. — Обещаю, что не приму ни одного серьезного решения, не согласовав его прежде с тобой.

— Это надо будет зафиксировать на бумаге, — сказал Бармин, как о чем-то само собой разумеющемся.

— Как скажешь, — коротко ответила супруга.

— Военно-политический союз с империей? — спросил тогда он.

— Естественно, — не задумываясь, ответила она. — И вот еще что, сейчас в МВД оформляют твое двойное гражданство. В качестве герцога Даларна, ты будешь иметь право командовать шведскими военнослужащими.

— Тогда, я вылетаю в Стокгольм вместе со своей дружиной, — сообщил Бармин, понимая, что время не ждет. — Держись, Рикке! Мы будем не позже восьми утра.

Ингвар и Мария, взявшаяся сопровождать мужа в этой непростой поездке, вылетели с военно-воздушной базы Тапа[5] в пять часов утра на четырех грузовых «сиринах» в сопровождении шестерки истребителей имперских ВМФ. В состав делегации, кроме князя и княгини, входил их собственный штат в количестве пятнадцати человек и двести бойцов княжеского спецназа при нескольких БМП и шести колесных бронетранспортерах. Их появление на улицах Стокгольма оказалось очень кстати, и волнения были подавлены самым решительным образом. Но дело даже не в том, что Бармин помог кронпринцессе подавить мятеж. В этот день или, лучше сказать, в эту ночь, Ульрика Катерина приняла единственно правильное решение, — на самом деле, первое по-настоящему правильное решение за все время их знакомства, — и с этого момента в ее отношениях с Ингваром установилось наконец равновесное партнерство. При закрытых дверях герцогиня Сконе вела себя, как примерная жена, а на публике, являясь, в принципе, некоронованной королевой Швеции, она всячески подчеркивала, что регентами их малолетней дочери являются они оба, она и ее супруг. Просто князь Острожский не может покинуть в такое трудное время свои земли в Великорусской империи, а она не имеет возможности оставить без своей заботы королевство Швеция и любимую всем сердцем дочь. Так что, если не придираться к мелочам, трагические события в этой скандинавской стране способствовали примирению четы Менгденов и серьезным образом облегчили Бармину жизнь. Жить порознь оказалось удобно и, по большому счету, правильно, кто бы что ни говорил по этому поводу. Да и сам факт, что его родная дочь стала королевой, положив тем самым начало новой династии шведских королей, не только грел Ингвару душу, но и работал на его авторитет. Регент королевства Швеции — это уже не просто один из имперских князей, владетель огромной, но всего лишь автономной территории.

События в Швеции, таким образом, имели весьма драматические последствия для Ингвара Менгдена именно дома, то есть в границах Великорусской империи. Его авторитет, и так уже поднявшийся выше некуда, закрепился на завоеванной высоте и, пожалуй, даже окреп еще больше. Во всяком случае, на Севере и Старом Западе, то есть, в тех землях, где исстари говорили на двух языках, русском и норне. И, прежде всего, это было связано с тем, что с его именем люди связывали скорое, — всего на всего за месяц, — прекращение гражданской смуты. Причем, уважали его за это представители всех конфессий, поскольку он защищал всех, не делая между людьми никаких различий. К сожалению, сказать подобное об Иване VIII язык не поворачивался. Император в эти дни продемонстрировал слабость, нерешительность и, что хуже всего, свою приверженность определенной идеологии, которую, на самом деле, и следовало считать причиной беспорядков. Такое не скроешь, и любви народной этим не завоюешь. Дело дошло до того, что император вынужден был покинуть негостеприимный Новгород и перенес свою ставку в Рязань. При этом, войска, полиция и жандармерия, — вообще, все государственные институты на Северо-западе, — оказались, как бы, в двойном подчинении. Они оставались лояльными императору, которому государственные служащие приносили присягу, но реально подчинялись Координационному Совету, неформальным лидером которого являлся князь Острожский. Император это знал, но вынужден был терпеть, поскольку не имел достаточных сил, чтобы развязать полномасштабную гражданскую войну, а Ингвар, в свою очередь, воевать не хотел, поскольку предполагал, — и не без оснований, — что очень скоро начнется другая война, в которую Иван VIII не верил, что бы ни докладывала ему разведка князя Северского.