— Поверите ли, граф, но все случилось практически случайно, — посмотрел гость на Ингвара. — Можно сказать, несчастное стечение обстоятельств. Вы, возможно, не знаете, но императора Фридриха воспитывали иезуиты. Он ревностный, я бы даже сказал, воинственный католик. При его дворе нет не только язычников, нет даже представителей других христианских конфессий. И, если этого мало, Церинген яростный националист. Публично он это не озвучивает, — все-таки он стоит во главе многонациональной и многоконфессиональной империи. Но достаточно взглянуть на его двор, на высших имперских чиновников и генералов, чтобы увидеть — в большинстве своем это немцы. Есть несколько немецкоязычных ясов и добреценских гайдуков, тирольских ладинов[11] и богемцев, но и все, если не считать нескольких евреев-выкрестов. Я в этом серпентарии всегда считался немцем из Пруссии и, разумеется, католиком. Я, — просто, чтобы вы поняли ситуацию, — человек не сильно верующий, так что мне все равно в какой ходить храм. Но все-таки я волколак, а волколаки почитают богиню Диану[12] или по-нашему Джевану. Так что я изредка участвовал в ритуалах нашей общины в Штирии и Бургенланде[13]. И вот из неизвестного источника, полагаю, откуда-то из ваших краев, граф, император узнает, что у меня есть дочь в хазарском племени. Я эту связь никогда не афишировал, но кое-кто по эту сторону границы кое-что обо мне все-таки знает. Дальше больше. Само по себе иметь незаконнорожденную дочь, если смотреть с точки зрения католиков, проступок, но не преступление. Однако кое-кто в окружении императора решил на этом сыграть, чтобы освободить место у трона для кого-то из своих родичей. В общем, нашли предателя среди вервольфов, и выяснили, что я не только не католик, но к тому же еще и не немец. Не трагедия, если честно. Подвинули бы из имперской канцелярии, и все, собственно. В крайнем случае, отправили бы в изгнание. Но тут разразилась ваша, граф, война с Союзной ратью и женитьба на шведской кронпринцессе-язычнице, и меня обвинили в предательстве и шпионаже в пользу Великорусской империи. То есть, не обвинили, поскольку не успели, — меня предупредил старый приятель из контрразведки, — но собирались обвинить, а это уже, как минимум, тюрьма, а то и казнь.

— Вот с этого места поподробней, пожалуйста, — насторожился Бармин. — Какая связь между вашей дочерью и шпионажем?

— Моя дочь, как и я оборотень, но она хазарянка и, мало того, что совсем недавно перебралась со всей семьей с Кавказа на Русский Север, так еще и замуж вышла за графа Менгдена.

— Мы не совершали обряда, — счел нужным внести ясность Бармин.

— Но она носит вашего ребенка, граф, живет в ваших землях, участвовала на вашей стороне в войне с Союзной ратью. Этого достаточно, чтобы приписать вам наличие брачного контракта. Во всяком случае, тот, кто донес до императора все эти «новости», трактует ваши отношения именно так, то есть, как брачные. А у нас там мало кто знает о том, что пардусы замуж не выходят. Они ориентируются на вервольфов, а те ведут себя в этом отношении совсем, как люди: женятся и выходят замуж, заводят семью.

— Вы знаете, кто доносчик?

— Скажем так, не знаю, но подозреваю.

— То есть, стопроцентной уверенности нет? — уточнил Бармин.

— Именно так, — подтвердил барон.

— Назовете имя?

— Почему бы не назвать, — пожал плечами оборотень. — Но повторюсь, это всего лишь мои подозрения, основанные на анализе известных мне фактов.

— Ваши сомнения мне понятны, — кивнул Бармин. — Назовите имя, и мы обсудим ваши подозрения.

— Князь Нетшин.

«А этот-то каким боком? — опешил Ингвар, хотя внешне остался совершенно спокоен. — Совпадение? Все может быть…»

— Я знаю князя, — снова вступила в разговор Мария. — Он постоянно крутится возле императора. Отец его не любит, — не знаю, правда, за что, — но пару раз мы его у нас принимали. Веселый, остроумный, бонвиван[14]… но взгляд у него неприятный и аура какая-то темная…

— Католик в православной империи, — добавил барон фон Дента. — Он учился в Австрии, имеет там множество друзей, и, вроде бы, из Австрии привез дочь. Она узаконенный бастард, но не это важно. Родилась она в Вене. А Нетшин, по некоторым данным не только католик и германофил, он еще и сторонник унии.

— Что за уния? — насторожился Бармин, помнивший, но смутно, что-то такое из своей прежней жизни. Там, вроде бы, на Украине были такие вот ребята… Униаты… На западе страны.

«Черт! — сообразил он вдруг. — То, что на той Украине юго-запад, у нас здесь — юго-восточные княжества, и Нетшин как раз оттуда из Галиции!»

— Это старая идея, — взялась между тем объяснять мужу княгиня Полоцкая. — Объединить обе церкви под эгидой одного иерарха. Имеется в виду Ватикан и Папа Римский. В Галицком княжестве и у соседей воду мутят венгры, поляки и австрийцы, да и в самих княжествах католиков полно. А вот язычников в тех краях как раз мало. В Венгрии несколько мелких групп, в Словакии тоже, ну и в русских княжествах. Но их там от силы треть.

— Постой, Миа! — остановил Бармин свою жену. — Получается, у нас тут раскол по религиозно-этническому принципу! Северо-запад, шведы и голландцы с одной стороны и вся Европа — с другой?

— В южной Европе и на Балканах язычников, как бы ни половина населения, — возразила женщина. — Да и у нас в империи, — и в Сибири, и на Дальнем Востоке, — язычников все еще больше, чем христиан. В юго-восточных и восточных княжествах — не меньше трети населения. Так что, не все так плохо. Да и православные под руку Папы идти не захотят, не говоря уже о существенных различиях между конфессиями.

«Н-да, — покачал Бармин мысленно головой, — не зря говорят: ученье — свет, а не ученье — тьма».

— Что ж, — сказал он вслух. — Спасибо за разъяснения. Теперь мне многое становится понятным. Но, полагаю, срочность нашей встречи вызвана не этим. Это так?

— Разумеется, — кивнул барон, — но…

«Боится, что выдою и выброшу…»