Трудно сказать, почему так случилось. Может быть, все дело в магии или в язычестве. А, может быть, и в том, что здесь Русь, не потеряв своей славянской индивидуальности, оказалась вполне инкорпорирована в общеевропейскую цивилизацию. Бармин этого не знал и даже не пытался предполагать. Но, наверняка, причин такому положению дел было куда больше, чем одна, да и действовали они, скорее всего, не по-отдельности, а все вместе. Однако, стоит признать, результат ему в целом нравился. Во всяком случае, вот под крылом конвертоплана город, каким он никогда не был в прежней реальности Игоря Викентиевича. И вот Селогов детинец — не просто крепость, а настоящий замок, резиденция князя Изборского. И всей разницы, — если сравнивать с той же Усть-Углой или замками в германских государствах, — что княжеский дворец построен в стиле древнерусских теремов. Красиво, стильно, и все сложено из красного кирпича.

— Красивое место, — сказал Ингвар, спускаясь по трапу на бетон посадочной площадки.

— Кто бы спорил, — поддержала Ольга, шедшая сразу вслед за ним.

— Добро пожаловать в Изборск! — приветствовал вышедший их встречать Иван Игнатович.

Князь Изборский оказался высоким и все еще по-молодому крепким мужчиной, выглядевшем где-то лет на сорок с небольшим, и значит, наверняка, разменявшим седьмой десяток. Он встретил Ингвара и Хельгу тепло и скорее по-дружески, чем, как вассал своего господина. Хотя кое-какие интонации в его речи указывали на то, что князь помнит, кто в доме хозяин. А вот сын и наследник Ивана Игнатовича княжич Олег Иванович был отнюдь не дружественен. Соблюдая нормы приличия, он, разумеется представился полным чином, а затем уже поздоровался с Барминым за руку, вежливо кивнув Ольге, но «дьявол в деталях», как говаривали в другом мире. Руку жене своего сюзерена не поцеловал, смотрел на обоих волком, ни разу не улыбнувшись и не сказав даже пары слов. Что называется, отработал номер и ариведерчи: поклонился коротко и был таков. Князь поведение сына оставил без комментариев, но Ингвар видел, Ивану Игнатовичу это неприятно. Бармину, впрочем, это тоже не понравилось, но уже по иной причине. Не любил он эдаких «жестов доброй воли». Однако нет худа без добра. Встреча эта задала тон, а дальше, как говорится, само пошло.

Коляды — праздник языческий, и, хотя среди гостей было довольно много христиан, — в стране со смешанным населением по-другому и быть не могло, — язычников в пиршественной зале было куда больше. Древним богам поклонялся и сам князь. А вот его старший сын Олег демонстративно носил, как и его мать, крест на груди. И компанию завел соответствующую. Бармин обратил на это внимание еще во время застолья, но первое впечатление только окрепло, когда начались танцы. Стало очевидно, что сын князя презирает язычников и, что называется, не одобряет политики партии. Ему не нравилось, — и, судя по всему, не ему одному, — что их княжество перестало быть имперской автономией и перешло под руку князя Острожского. Однако, судя по разговорам в кругу «молодежи», — хотя какая там молодежь, если все они лет на пять-шесть старше Ингвара, — возрождение Северной марки было неприятно княжичу и его друзьям не только поэтому. Им, вообще, не нравилось, что на Северо-Западе вновь ожили идеи сепаратизма. Православный государь-самодержец в лице великорусского императора был им понятнее и ближе, чем «язычество и феодальная раздробленность». О том, что попытка загнобить тех, кто поклоняется древним богам и состоит в многовековых союзах, как раз и может привести к расколу и гражданской войне, они не думали. Они, похоже, вообще не понимали, что, на самом деле, происходит в стране и в мире. И в этой связи Ингвар Менгден был им не просто немил, он стал для этих людей «образом извечного врага» и символом противостояния их любимому императору в одном флаконе.

По наблюдениям Бармина, таких борцунов на княжеском празднике было довольно много, но вряд ли больше трети гостей. Однако, с другой стороны, они были в достаточной степени заметны, выделяясь своей несколько театральной, на показ, фрондой и неприкрытой агрессивностью, в особенности, после того, как крепко выпили, и у них по-настоящему начало сносить крышу.

— Неудачный отпрыск получился, — признал, нахмурившись и тяжело вздохнув, Иван Игнатович.

Они с Ингваром отошли в сторонку и тихо беседовали, наблюдая за танцующими. Вроде бы, стояли у всех на виду, но, в то же время, не совсем. Стояли они в глубокой нише, образованной двумя колоннами, обрамлявшими высокое в пол окно. Танцующие их видели, но тень, падающая на собеседников, мешала различить выражение их лиц, не говоря уже о то, чтобы читать по губам.

— Это ваше семейное дело, Иван Игнатович, — дипломатично заметил Бармин, менее всего желавший встревать в этот чисто семейный, как он полагал, конфликт.

— Не совсем так, но я благодарен вам за понимание, Ингвар Сигурдович, — возразил собеседник.

— Что вы имеете в виду? — спросил тогда Бармин прямо.

— Когда на вас напала Союзная рать, я хотел послать Олега с отрядом ушкуйников в Череповец, — начал объяснять князь. — А он, представьте, отказался. Сказал, что коли не было на то дозволения императора, невместно подданным вмешиваться в чужие распри.