– Огонь чтоб так и пылал, и держите его в тепле! – распорядился он, отошел от костра и подозвал Сэма. – Теперь, кажется, кое-что ясно, – сказал

он вполголоса. – Враги напали вроде бы впятером: не все, должно быть, собрались, и отпора не ожидали. Отошли они, боюсь, недалеко и назавтра к

ночи снова явятся. Им некуда спешить – по их расчетам, дело почти что

сделано. Кольцо далеко не уйдет. Да, Сэм, они так понимают, что хозяин

твой случайно задержался на пороге смерти, и чем дальше – больше им

подвластен. Похоже на то – а впрочем, еще посмотрим!

Сэм беспомощно расплакался.

– Это ты брось! – сказал ему Бродяжник. – И уж изволь положиться на

меня. Ваш Фродо куда покрепче оказался, чем я думал; правда, Гэндальф

на то и намекал. Его чудом не убили, и теперь ему главное дело –

держаться, а он продержится – вот этого-то они и не понимают. А я

постараюсь его немножко подлечить. Грейте его и стерегите; если что –

кричите во всю мочь и палите все вокруг; я ненадолго.

С этими словами он снова исчез во тьме.

* * *

Фродо задремывал и просыпался от холодной, вяжущей боли. У него

постепенно омертвело плечо, рука, весь бок. Друзья без устали промывали

ему рану и грели-согревали его, как только могли. А ночь тянулась

медленно и вяло. Серый предутренний свет уже затопил лощину, когда

Бродяжник наконец вернулся.

– Смотрите-ка! – воскликнул он, подняв с земли дотоле не замеченный

и распоротый у подола черный плащ. – Вот так прошелся меч нашего

Фродо. Плащ-то он распорол, а ранить его не ранил: этого царственного

мертвеца простым клинком не достанешь. Вот имя Элберет – оно ему было

страшнее, чем удар кинжальчика… А нашему Фродо – да, страшнее не

бывает!

Бродяжник снова нагнулся и поднял длинный и тонкий кинжал,

холодно блеснувший в рассветной мгле. Конец зазубренного жестокого

клинка был обломан, и кинжал на глазах истаял тонким дымом – лишь

рукоять уцелела.

– Плохи наши дела! – заметил он. – Нынче почитай что и некому

врачевать такие страшные раны. Сделаю, конечно, что смогу, но могу я

немного.

Он сел на землю, положил на колени черную рукоять и пропел над нею

медленное заклинание на незнакомом языке. Потом отложил рукоять в

сторону, пригнулся к Фродо и проговорил ему на ухо какие-то странные

слова. Из поясной сумки он извлек длинные листья.

– Это целема, – объяснил он, – по-древнему ацэлас. На здешнем

каменистом Угорье она не растет, я отыскал ее в темноте по запаху

далековато отсюда, в чащобе к югу от Тракта.

Он растер лист в пальцах, и разнеслось сладкое, тонкое, стойкое

благоухание.

– Что называется, повезло, – сказал он. – Здесь у нас, на севере, мало

кто слышал о целеме – разве что Следопыты. Они ее ищут и находят возле

древних стойбищ. Растение-то волшебное, но и оно если поможет, то

ненадолго… Тяжелая рана.

Он заварил листья и промыл терпко-душистым отваром раненое плечо

Фродо. Благоуханная свежесть успокаивала и проясняла душу. И у Фродо

боль слегка утихла, но оледенелая, неподъемная рука словно примерзла к

боку. Он горько корил себя за то, что надел Кольцо по велению Врага. Он-

то теперь, наверно, останется калекой на всю жизнь, а дальше как быть?

Сил ведь нет двинуться…

Между тем обсуждалось именно это – как быть дальше. Решено было

немедля покинуть Заверть.

– Дело ясное, – сказал Бродяжник. – Место это, значит, давно уже под

вражеским надзором. Если и был здесь Гэндальф, то был и ушел,

отбившись от врагов. А если мы пробудем здесь еще ночь, то тут нам и

конец, где угодно лучше, чем здесь.

Как только рассвело, они наспех перекусили и собрались. Фродо идти

не мог, и его ношу разделили на четверых, а самого усадили на пони. За

последние дни заморенный конек поправился на удивление: потолстел,

окреп и привязался к новым хозяевам, особенно к Сэму. Видно, Бит

Осинник так его заездил, что даже самый трудный путь был ему не в

тягость по сравнению с прежней жизнью.

Путь их лежал на юг, и прежде всего надо было, увы, пересечь Тракт,

чтобы как можно скорее добраться до лесистых мест. Иначе под рукой не

будет хвороста: а Бродяжник велел все время обогревать Фродо, тем более

ночью – да и всем им огонь послужит какой-никакой защитой. И еще он