пещеры, и ноги в руки. Теперь-то нам известно, кто тропу протоптал, – вот

и припустимся от них подальше!

– Куда торопиться, – сказал Бродяжник, выходя из пещеры. – Логово-

то логово, но уж очень заброшенное. Бояться, по-моему, нечего. Спустимся

потихоньку, а там уж и припустимся, если на то пошло.

От натоптанной площадки у дверцы тропа вела круто вниз, лесистым

склоном. Не желая трусить на глазах у Бродяжника, Пин побежал вперед и

присоединился к Мерри. Сэм с Бродяжником шли за ними по бокам пони,

везшего Фродо: тропа была такая широкая, что хоббиты могли при

желании шествовать строем по четыре или по пять.

Но прошествовали они недалеко: Пин вернулся бегом, а за ним и

Мерри, оба насмерть перепуганные.

– Тролли, ну тролли же! – вопил Пин. – Там, внизу, прогалина, и мы

увидели их из-за деревьев. Огромные-то какие!

– Пойдем поглядим, – сказал Бродяжник, подобрав суковатую дубину.

Фродо промолчал; Сэм таращил глаза.

* * *

Солнце поднялось высоко и пронизывало почти безлистные ветви,

ярко озаряя прогалину. Они подобрались к ней и застыли, затаив дыхание.

Вот они, тролли: три громадных чудовища. Один склонился, а два других

смотрели на него.

Бродяжник пошел к ним как ни в чем не бывало.

– Ну, ты, каменная дохлятина! – сказал он и обломал свою дубинку о

задницу склонившегося тролля.

И хоть бы что. Хоббиты так и ахнули, а потом даже Фродо

расхохотался.

– Ну и ну! – воскликнул он. – Хороши, нечего сказать: забываем

собственную семейную историю! Это же те самые трое, которых подловил

Гэндальф, когда они спорили, как вкуснее изготовить тринадцать гномов и

одного хоббита!

– Вот уж не думал, что мы в тех местах! – удивился Пин. Он прекрасно

знал семейную историю: сколько раз ему рассказывали ее что Бильбо, что

Фродо; но, по правде-то говоря, он ей ни на грош не верил. Да и теперь

тоже он очень подозрительно глядел на каменных троллей, ожидая, что они

вот-вот оживут.

– Ладно там ваша семейная история, вы хоть бы о троллях что-нибудь

помнили! – усмехнулся Бродяжник. – Время за полдень, солнце сияет, а вы

туда же: тролли, мол, в прогалине засели! Дела не знаете – пусть; ну как не

заметить, что у одного за ухом старое птичье гнездо. Хорош был бы живой

тролль с таким-то украшением!

Всех одолел хохот. Фродо точно ожил, радостно припоминая первую

удачную проделку Бильбо. И солнце правда так тепло сияло, и муть перед

глазами немного рассеялась. Они сделали привал в этой прогалине: так

вкусно было закусывать в тени огромных ног тролля.

– Может, кто-нибудь надумает спеть, пока солнце светит? – предложил

Мерри, когда ложки отстучали. – А то ведь мы давно уж ничего этакого не

слыхивали, а?

– С Заверти не слыхивали, – сказал Фродо. Все поглядели на него. – Да

не во мне дело! – сказал он. – Мне-то как раз говорили… я гораздо лучше

себя чувствую, но куда мне петь! Разве вот Сэм что-нибудь такое

сообразит…

– Ну, Сэм, давай, раз уж никуда не денешься! – сказал Мерри. – Пускай

голову в ход, ежели больше нечего!

– Там разберемся, чего до времени в ход пускать, – сказал Сэм. – Вот,

например, чего же… Ну, стихи не стихи, а в этом роде: так, пустяки. Был

разговор, я и подумал.

Он встал, сложил руки за спиной, точно в школе, и произнес, то ли

пропел на старинный мотив:

На утесе, один, старый тролль-нелюдим

Думает безотрадно: «Й-эхх, поедим!..»

Вгрызся, как пес, в берцовую кость,

Он грызет эту кость много лет напролет —

Жрет, оглоед! Тролль-костоглот!

Ему бы мясца, но, смиряя плоть,

Он сиднем сидит – только кость грызет.

Вдруг, как с неба упал, прибежал, прискакал,

Клацая бутсами, шерстолап из-за скал.

– Кто тут по-песьи вгрызается в кости

Люто любимой тещи моей?

Ну, лиходей! Ох, прохиндей!

Кто тебе разрешил ворошить на погосте

Кости любимой тещи моей?

– Я без спроса их спер, – объяснил ему тролль, —

А теперь вот и ты мне ответить изволь:

Продлили бы кости, тлевшие на погосте,

Жизнь опочившей тещи твоей?

Продлили бы, дуралей?

Ты ж только от злости

Квохчешь над прахом тещи своей!

– Что-то я не пойму, – был ответ, – почему

Мертвые должны служить твоему

Безвозмездному пропитанью для выживанья.

Ропщет их прах к отмщенью, а проще —

Мощи усохшей тещи —

Ее священное посмертное достоянье,

Будь она хоть трижды усопшей.

Ухмыльнулся тролль с издевкой крутой,

– Не стой, – говорит, – у меня над душой,

А то, глядишь, и сам угодишь

Ко мне в живот,

Крохобор, пустоболт,