Проглочу живьем, словно кошка – мышь:

Я от голода костоед, а по норову – живоглот!

Но таких побед, чтоб живой обед

Прискакал из-за скал, в этом мире нет:

Скользнув стороной у обидчика за спиной,

Пнул шерстолап его,

Распроклятого эксгуматора вороватого, —

Заречешься, мол, впредь насмешничать надо мной

И тещу грызть супостатово!

Но каменный зад отрастил супостат,

Сидя на камне лет двадцать подряд.

И тяжкая бутса сплющилась, будто

Бумажный колпак или бальный башмак.

Истинно, истинно так!

А ведь если нога ненадежно обута,

То камень пинать станет только дурак!

На несколько лет шерстолап охромел,

Едва ковыляет, белый как мел.

А тролль по-песьи припал на утесе

К останкам тещи —

Ледащий, тощий, —

Ему не жестко сидеть на утесе,

И зад у него все площе.

– Это нам всем в науку! – рассмеялся Мерри. – Ну, Бродяжник,

повезло тебе, что ты его дубиной двинул, а то бы рукой, представляешь?

– Ну, ты даешь, Сэм! – сказал Пин. – Я такого раньше не слыхал.

Сэм пробормотал в ответ что-то невнятное.

– Сам небось придумал, не то раньше, не то сейчас, – решил Фродо. –

Сэммиум меня вообще чем дальше, тем больше удивляет. Был он

заговорщиком, теперь оказался шутником, ишь ты! И чего доброго,

окажется волшебником – а не то и воителем?

– Не окажусь, – сказал Сэм. – То и другое дело мне не с руки.

Предвечернее солнце озаряло лесистый склон; и вниз их вела, должно

быть, та самая тропа, по которой когда-то шли Гэндальф и Бильбо с

гномами. Прошагали несколько миль – и оказались над Трактом, возле его

обочины, на вершине громадной насыпи. Тракт давным-давно прянул в

сторону от реки Буйной, клокочущей в узком русле, и размашисто петлял у

горных подножий, то ныряя в лес, то прорезая заросли вереска: стремился

к еще далекой Переправе. Бродяжник указал им в траве у гребня грубо

отесанный, обветренный валун, испещренный гномскими рунами и какой-

то еще тайнописью.

– Здрасьте пожалста! – сказал Мерри. – Да это же небось камень-

отметина у сокровищницы троллей. У Бильбо-то много ли от тех сокровищ

осталось, а, Фродо?

Фродо поглядел на камень и подумал: «Вот бы ничего не принес

Бильбо, кроме этих неопасных сокровищ, с которыми так легко было

расстаться!»

– Ничего не осталось, – сказал он. – Бильбо раздал все до грошика: мол, краденое впрок не идет.

Вечерело, тени удлинялись; сколько хватал глаз, Тракт был по-

прежнему пуст. Да все равно другого пути у них теперь не было; они сошли

с насыпи, свернули влево и припустились во всю прыть. Сбоку выдвигался

длинный отрог, скрывая закатное солнце, и навстречу им с гор повеяло

стужей.

Они уже начали высматривать по сторонам место для ночевки, когда

сзади вдруг донесся отчетливый и памятный до ужаса стук копыт. Все

разом оглянулись, но напрасно: дорога только что круто свернула.

Стремглав бросились они вверх по склону, поросшему вереском и

голубикой, и укрылись в густом орешнике, футов за тридцать от

сумеречного, смутно-серого Тракта. Копыта стучали все ближе, цокали

дробно и четко; послышался тихий, рассеянный ветерком перезвон, легкое

звяканье бубенцов.

– Что-то не похоже на Черных Всадников, – сказал Фродо,

вслушиваясь.

Хоббиты согласились – вроде не похоже, но оставались начеку. После

ужасов многодневной погони во всяком звуке за спиной им слышалась

опасность и угроза. Зато Бродяжник подался вперед, приложил ладонь к

уху, и лицо его просияло радостью.

Смерклось; шелест пробегал по кустам. А бубенцы раздавались все

звонче, дробный перестук приближался – и вдруг из-за поворота вылетел

белый конь, блеснувший в сумерках, словно светлая птица. Уздечка

мерцала самоцветами, как звездными огоньками. За всадником реял плащ;

капюшон был откинут, и золотые волосы струились по ветру. Фродо

почудилось, будто фигура верхового пламенеет ясным светом.

Бродяжник выпрыгнул из кустов и с радостным окликом кинулся к

Тракту; но прежде, чем он вскочил и вскрикнул, всадник поднял взгляд и

придержал коня. Завидев Бродяжника, он спешился и побежал ему

навстречу.

– Аи, на вэдуи Дунадан! Маэ гвэринниэн! – воскликнул он.

И слова незнакомца, и его звонкий голос сразу успокоили их: во всем

Средиземье только у эльфов был такой переливчатый выговор. Однако в