Они выпили – вода и вода, чистая вода, вроде весенней, не теплая и не

холодная, без всякого особого вкуса, но она разливала по телу силу и

вселяла бодрость. Съеденные после нее затхлый хлеб и ссохшиеся яблоки

(больше ничего не осталось) утолили голод лучше самого обильного

завтрака в Хоббитании.

Проспали они меньше пяти часов, а потом снова шли, шли и шли по

бесконечной ленте древнего Тракта – только два раза за день позволил им

отдохнуть Всеславур. К вечеру они одолели миль двадцать с лишним и

оказались у крутого поворота направо, в низину, напрямую к Бруиненскому

броду. Хоббиты прислушивались и присматривались – пока никого, но

Всеславур все чаще останавливался и с тревогой на лице поджидал их, если они отставали. Раз или два он даже заговорил с Бродяжником по-

эльфийски.

Но как бы ни тревожились провожатые, а хоббиты нынче свое прошли.

Они спотыкались и пошатывались, мечтая только об одном – дать роздых

ногам. Боль терзала Фродо вдвое против вчерашнего, и даже днем все

виделось ему призрачно-серым, точно мир выцвел и странно опустел.

Теперь уж он нетерпеливо ждал ночи как избавления от тусклой пустоты.

Наутро, в предрассветный час, хоббиты снова брели по дороге –

заспанные, усталые, унылые. А Переправа была еще далеко, и они, чуть не

падая, каким-то чудом поспевали за провожатыми.

– Страшнее всего будет здесь, на пути к реке, – молвил Всеславур, –

ибо чует мое сердце, что погоня скачет по пятам, а у Переправы нас ждет

засада.

Дорога спускалась под гору меж травянистыми склонами, и хоббиты

шли по мягкой траве, чтобы отдохнули ступни. К вечеру с обеих сторон

вдруг надвинулся густой сосняк, а потом дорога втиснулась в ущелье,

между сырыми отвесными утесами из бурого гранита. Эхо преследовало

путников стуком несчетных копыт и несметных шагов. Внезапно дорога

вырвалась на простор из теснины: перед ними лежал пологий спуск к

Броду, а на том, крутом и утесистом берегу вилась наверх тропа и

громоздились горы, заслоняя бесцветное небо.

Из ущелья выкатилось оставленное ими эхо – шарканье подошв, стук

копыт, – и вздрогнули нижние ветви сосен. Всеславур обернулся,

прислушался – и вдруг опрометью ринулся к спутникам.

– Скачи! – крикнул он Фродо. – Скачи! Прочь от врагов!

Белый конь метнулся вперед; хоббиты побежали вниз по склону,

Всеславур и Бродяжник – за ними. А сзади раскатом гулкого эха грянули

копыта, из ущелья вылетел Черный Всадник и придержал коня,

покачиваясь в седле. Еще один, еще один и еще двое.

– Вперед! Скачи! – снова крикнул Всеславур.

Но Фродо отпустил поводья: странная слабость одолевала его. Конь

перешел на шаг, и он обернулся. Всадники стояли на гребне холма

недвижными черными статуями; за ними клубился серый туман. Вдруг в

хоббите проснулся страх и гнев. Рука его оставила уздечку, и он обнажил

меч, сверкнувший на солнце розоватым блеском.

– Скачи! Да скачи же! – крикнул Всеславур и приказал коню по-

эльфийски, звонко и горделиво: – Норо лим, норо лим, Асфалот!

Белый конь прянул вперед и быстрее ветра помчался по дороге. В тот

же миг ринулись с холма черные кони, и Фродо услышал леденящий вой, тот самый, что недавно оглашал Южный удел Хоббитании. Возопил

ответный вой, а из-за скал и деревьев показались еще четыре Всадника: двое поскакали к Фродо, двое других – наперехват, к Переправе. Их словно

раздувало ветром, и все ширились их черные крылья, охватывая кругозор.

Фродо еще раз поглядел через плечо – друзей уже не было видно.

Всадники немного отстали: даже их бешеные черные скакуны не могли

тягаться с белым конем Всеславура. Но он взглянул вперед – и потерял

всякую надежду. Ему не успеть к Переправе – те двое его перехватят. Видел

он их теперь совершенно отчетливо: ни капюшонов, ни плащей – серые

латы, белые саваны и длинные сивые космы. Мечи мерцали в костяных

руках, глаза сверкали из-под надвинутых шлемов, и свирепый вой не

умолкал.

Ужас сковал Фродо. Меч был забыт, крик застрял в горле, сам он и

двинуться боялся. Зажмурившись, прижался он к лошадиному загривку.

Ветер свистал в ушах, а серебряные бубенцы бренчали глухо и странно. Его

заново пронзил мертвенный холод, но эльфийский конь яростно вздыбился

и промчался к реке, нос к носу миновав передового Всадника.

Всплеснулась вода, пена закипела у ног Фродо, его обдало брызгами,