Гулдура благодаря мудрым советам Сарумана; жаль, что нас тогда не

удивила ответная победа Врага на юге…

«Я поеду к Саруману», – проговорил я. Мне подумалось, что, быть

может, Саруман знает, как прогнать назгулов за Андуин.

«Но отправляйся сейчас же, – посоветовал Радагаст, – ибо я искал тебя

довольно долго, а Саруман говорил, что к ранней осени назгулы сумеют

добраться до Хоббитании – и тогда он не сможет тебе помочь. А мне пора

поворачивать восвояси». Радагаст безмолвно подозвал коня, вскочил в

седло и хотел уехать.

«Подожди, Радагаст! – крикнул я ему вслед. – Оповести своих

подданных, зверей и птиц, что нам, вероятно, понадобится их помощь».

«Считай, что они оповещены», – сказал он и, тронув коня, быстро

скрылся из глаз, словно бы спасаясь от Девятки назгулов.

Я не мог тогда же последовать за Карим. Мой конь был измучен, да и я

устал: мы покрыли в тот день огромное расстояние; а главное, мне хотелось

собраться с мыслями. И вот, отложив решение на утро, я переночевал в

пригорянском трактире, а выспавшись, решил отправиться к Саруману –

никогда не прощу себе этой ошибки!

Фродо я написал подробное письмо, в котором объяснил, что мы

встретимся у эльфов, и поручил отослать письмо Лавру Наркиссу – он

хозяин трактира, мой давний знакомец, – а утром, затемно, отправился в

путь. Саруман живет далеко на юге, в крепости Изенгард к северу от

Ристании, которую гондорцы называют Мустангримом. С юга просторную

Ристанийскую равнину замыкают Белые горы Гондора, или Эред-Нимрас

по-нуменорски, а на севере в нее вклинивается Мглистый хребет; там, в

неприступной высокогорной долине, окруженной могучими отвесными

скалами, расположен замок Сарумана Ортханк. Этот замок – высокий, с

тайными покоями – возвели в стародавнее время нуменорцы, и попасть в

него можно только через ворота, которые перегораживают Изенгардское

ущелье, рассекающее естественную ограду долины – пояс из темных

каменных утесов.

Я подъехал к воротам на исходе дня; их охраняла многочисленная

стража; но Саруман, видимо, давно меня ждал: ворота распахнулись и,

когда я проехал, бесшумно захлопнулись за моей спиной; и меня вдруг

кольнуло неясное опасение.

Однако я все же подъехал к замку, и Саруман, неспешно спустившись

по лестнице, отвел меня в один из верхних покоев. На руке у него я заметил

кольцо.

«Итак, ты приехал», – сказал он степенно, но мне показалось, что в его

глазах вспыхнула на мгновение холодная насмешка.

«Приехал, как видишь, – ответил я. – Мне нужна твоя помощь,

Саруман Белый!» Услышав свой титул, Саруман разозлился.

«Ты просишь помощи, Гэндальф Серый? – с издевкой в голосе

переспросил он. – Значит, хитроумному и вездесущему магу, который вот

уже третью эпоху вмешивается во все дела Средиземья – причем обычно

непрошено и незвано, – тоже может понадобиться помощь?»

Меня поразил его злобный тон. «Не ты ли, – удивленно спросил его

я, – наказал гонцу Радагасту Карему передать мне, что нам надо

объединить наши силы?»

«Предположим, что я ему это сказал, – ответил Саруман. – А теперь

объясни мне, почему ты явился сюда так поздно? Ты долго скрывал от

Совета Мудрых и от меня, Верховного Мудреца Совета, событие поистине

величайшей важности! А сейчас, бросив укрывище в Хоббитании, ты

спешно приехал ко мне… Зачем?»

«Затем, что Девятеро черных кольценосцев опять начали свою

призрачную жизнь. Затем, что они переправились через Реку. Радагаст

сказал…»

«Радагаст Карий? – с хохотом перебил меня Саруман, и его презрение

прорвалось наружу. – Радагаст – Грозный Повелитель Букашек? Радагаст

Простак! Радагаст Дурак! Хорошо, что у него хватило ума без рассуждений

сыграть свою дурацкую роль! Он неплохо сыграл ее – и вот ты здесь. Здесь

ты и останешься, Гэндальф Серый, – надо же тебе отдохнуть от

путешествий. Ибо этого хочу я, Саруман, Державный Властитель Колец и

Соцветий!»

Он резко встал, и его белое одеяние внезапно сделалось переливчато-

радужным, так что у меня зарябило в глазах.

«Белый цвет заслужить нелегко, – сказал я. – Но еще труднее обелить

себя вновь».

«Обелить? Зачем? – Саруман усмехнулся. – Белый цвет нужен Мудрым

только для начала. Отбеленная или попросту белая ткань легко принимает

любой оттенок, белая бумага – любую мудрость».