вздохнув, добавил: – Мне очень горько, что Властелин Мордора получает

лучших коней Средиземья – хотя я понимаю, что из последних событий это

далеко не самое мрачное. Однако еще несколько лет назад ристанийцы

никому не платили дани.

– Да и сейчас не платят, – вмешался Боромир, – все это злобные

выдумки Врага. Мне ли не знать витязей Мустангрима – наших верных и

бесстрашных союзников?

– Завеса Тьмы, – проговорил Арагорн, – затемнила немало южных

земель. Под ее тенью переродился Саруман. Возможно, затемнен уже и

Мустангрим. Тебе ведь неизвестно, что ты узнаешь, если сумеешь

вернуться на юг.

– Только не это, – возразил Боромир. – Мустангримцы не станут

покупать независимость, отдавая в рабство своих коней. Они повелители, и

повелители любящие. А кони их пасутся на северных пастбищах, вдали от

Вражьей завесы тьмы, и так же свободолюбивы, как их хозяева.

– Но конь, которого я себе выбрал, – продолжал Гэндальф, –

несравним с другими. Он неутомим и быстр, как ветер, ему уступают даже

кони назгулов. Ристанийцы называют его Светозаром: днем он похож на

серебристую тень, а ночью его невозможно увидеть – особенно когда он

мчится по дороге. Легок его шаг и стремителен бег; до меня на него никто

не садился, но я укротил его и помчался на север, и, когда Фродо добрался

до Могильников, я уже пересек границу Хоббитании, а ведь мы

отправились в путь одновременно – он из Норгорда, а я из Эдораса.

Светозар неутомимо скакал на север, но я беспокоился все сильней и

сильней. Черные Всадники приближались к Хоббитании, и, хотя

расстояние между нами сокращалось, они по-прежнему были впереди.

Вскоре я понял, что Всадники разделились: одни остались у восточной

границы, там, где проходит Неторный Путь, а другие проникли в

Хоббитанию с юга. Фродо я дома уже не застал и долго расспрашивал

садовника Скромби – долго расспрашивал и мало узнал, ибо он говорил

главным образом о себе да еще о новых хозяевах Торбы.

«Мне вредны перемены, – жаловался он. – Я старый, и перемены к

худшему подрывают мое здоровье». Он без конца твердил о переменах к

худшему.

«Ты еще не видел перемен к худшему, – сказал я ему, – и, будем

надеяться, не увидишь». Но из его старческой болтовни я узнал, что Фродо

уехал неделю назад, а вечером после его отъезда у дома побывали Черные

Всадники. Окончательно расстроенный, я двинулся дальше. Жители

Заячьих Холмов суетились, словно муравьи у разоренного муравейника.

Подъехав к дому в Кроличьей Балке, я увидел, что он разгромлен и пуст, а

на веранде валяется плащ Фродо. Больше надеяться было не на что, и я

поехал по следам назгулов, решив не расспрашивать окрестных жителей –

и напрасно: они бы меня успокоили. Потом Всадники опять разделились, и

я отправился по следам тех, которые поехали в сторону Пригорья, – мне

хотелось как следует допросить Лавра.

«Ну, Лавр, – думал я по дороге, – если ты не отослал моего письма, я

загоню тебя в чан с кипящим супом, и ты сваришься там, как лавровый

лист!» Меньшего он, вероятно, и не ждал, потому что, увидев мое лицо, задрожал, словно сухой лепесток на ветру.

– Что ты с ним сделал? – воскликнул Фродо: ему стало жаль хозяина

трактира. – Он принял нас как близких друзей и потом всячески нам

помогал.

– Не бойся, – улыбнувшись, ответил Гэндальф. – Я его даже и

припугнуть не успел, ибо, когда он перестал трястись и сказал мне, что вы

ушли с Арагорном, меня охватила буйная радость.

«С Бродяжником?» – радостно переспросил его я.

«С ним, – виновато прошептал Наркисс, решив, что разгневал меня

еще больше. – И ведь я говорил им, что он бродяга. Но они вели себя очень

странно… или нет, я бы сказал – своенравно».

«Милый мой дурень! Дорогой мой осел! – не в силах сдержаться,

заорал я. – Да я не слышал столь приятных известий с середины лета, глупый мой Лавр! Нынешней ночью я спокойно усну – впервые за не знаю

уж сколько месяцев!»

Я заночевал в трактире у Наркисса и все думал: куда же исчезли

назгулы? – ведь пригоряне видели только двоих. Однако ночью положение

прояснилось. С юго-запада прибыли еще пятеро: они снесли Западные

Ворота и промчались по селению, словно пять смерчей, – пригоряне до сих

пор трясутся от страха и с минуты на минуту ждут конца мира. Под утро за

Всадниками отправился я.

Я приехал в Хоббитанию позже, чем назгулы, но вот что, по-моему,