заслоняя их от снежных смерчей, но вокруг него уже намело сугроб, и, если

б не рослые спутники хоббитов, их очень скоро завалило бы с головой.

Фродо одолевала стылая дрема; потом он пригрелся в снежной норе, и

завывание ветра постепенно заглохло, сменившись гулом каминного

пламени, а потом у камина появился Бильбо, но в его голосе прозвучало

осуждение. Не могу понять – зачем ты вернулся? Зачем прервал этот

важный поход из-за самой обычной зимней метели?

Мне хотелось отдохнуть, прошептал Фродо, но Бильбо, проворно

затушив камин, выволок племянника из теплого кресла, и в комнату

вползла ледяная тьма…

– …слышишь, Гэндальф? Их занесет с головой, – проговорил Бильбо

голосом Боромира, и Фродо почувствовал, что висит в воздухе,

вытащенный из уютной снежной норы. Тут уж он окончательно

проснулся. – Они же заснут и замерзнут насмерть, – опуская Фродо, сказал

Боромир. – Надо немедленно что-то предпринять!

– Ты прав, – озабоченно отозвался Гэндальф и достал из кармана

кожаную баклагу. – Пусть каждый отхлебнет по одному глотку, – сказал он,

передав баклагу Боромиру. – Это необычайно живительный напиток –

здравур – драгоценный дар Имладриса.

Глоток пряной, чуть терпкой жидкости не только согрел окоченевшего

Фродо, но и прогнал его недавние страхи. Остальные Хранители тоже

оживились. Однако ветер свирепствовал по-прежнему, а метель даже стала

как будто сильней.

– Не разжечь ли костер? – спросил Боромир. – Похоже, мы уже

поставлены перед выбором – погибнуть или отогреться у огня.

– Что ж, можно, – ответил Гэндальф. – Если здесь есть соглядатаи

Саурона, они все равно уже нас заметили.

У Хранителей были и дрова, и растопка (они последовали совету

Боромира), но ни эльф, ни гном – уж на что мастера! – не сумели высечь

такую искру, которая зажгла бы отсыревший хворост. Пришлось взяться за

дело Гэндальфу. Он прикоснулся Жезлом к вязанке хвороста и

скомандовал: «Наур ан адриат аммин!» Сноп зеленовато-голубого пламени

ярко осветил метельную темень, хворост вспыхнул и быстро разгорелся.

Теперь яростные порывы ветра только сильнее разжигали костер.

– Если перевал стерегут соглядатаи, то меня-то они наверняка

засекли, – с мрачной гордостью заметил маг. – Я просигналил им

ГЭНДАЛЬФ ЗДЕСЬ так понятно, что никто не ошибется.

Но Хранители едва ли слышали Гэндальфа. Они, как дети, радовались

огню. Разгоревшийся хворост весело потрескивал, и Хранители, не

обращая внимания на буран, на лужи талой воды под ногами, со всех

сторон обступили костер, чтоб согреться в его животворном тепле. На их

изнуренных, но раскрасневшихся лицах играли огненно-золотистые блики,

а вокруг, словно бы заключив их в темницу, кипела сизая метельная тьма.

Однако хворост сгорал очень быстро.

Пламя приугасло, и в тускнеющий костер бросили последнюю вязанку

дров.

– Ничего, скоро начнется рассвет: ночь-то на исходе, – сказал Арагорн.

– Ночь-то на исходе, – пробормотал Гимли, – да в такое ненастье и

рассвета не заметишь.

Боромир немного отступил от костра.

– Буран стихает, – объявил он. – Да и ветер как будто начал

выдыхаться.

Фродо утомленно смотрел в костер; из черной тьмы выпархивали

снежинки, вспыхивали, словно серебряные звездочки, и тут же гасли,

растаяв над пламенем; а вокруг неумолчно завывал ветер и клубилась

беспросветная метельная мгла. Фродо сонно закрыл глаза, покачнулся,

разлепил отяжелевшие веки – и вдруг заметил, что ветер умолк, а над

холмиком слабо золотящихся углей лениво кружится лишь несколько

снежинок. Он поднял голову и увидел, что на востоке черное небо слегка

посветлело.

Сеющийся сквозь серые тучи рассвет открыл глазам измученных

путников немые, в саване снегов, горы. Внизу горбились глубокие сугробы,

и под ними угадывалась извилистая тропинка, но вверху тяжелые снеговые

тучи, угрожающие путникам новой метелью, плотно занавесили седловину

перевала.

– Баразинбар не смирился, – проговорил Гимли. – Если мы осмелимся

идти вперед, он снова обрушит на нас буран. Надо возвращаться, и как

можно скорей.

Все понимали, что надо возвращаться. Но как? В нескольких шагах от

карниза на тропе громоздились такие сугробы, что хоббиты утонули бы в

них с головой. Да и на карнизе, где стояли путники, возвышались холмы