Великий Дарин, первый гном,

Легко шагнул за окоем

Высоких колыбельных скал

И в лунной тьме ему предстал

Неназванною новизной

Новорожденный мир земной.

Дарил он землям имена,

И оживала тишина

В названьях рек, равнин и гор,

Болот, ущелий и озер,

Но вот, как видят вещий сон,

Зеркальное увидел он

И отраженный в бездне вод —

Короной звездной – небосвод.

На царство первая заря

Венчала юного царя

У вод Зеркального. Но трон

Был в Морию перенесен,

И золоченый Тронный Зал

Огнями вечными сиял —

Ни тьма ночей, ни злая мгла

Сюда проникнуть не могла.

Искристый свет крыла простер

Под легким сводом юных гор,

Чертоги светлые всегда

Звенели музыкой труда —

Не зная страхов и забот,

Трудился даринский народ,

А в копях донных добывал

Алмазы, мрамор и металл.

Дремал в глубинах грозный рок,

Но этого народ не знал —

Ковал оружие он впрок

И песни пел под кровлей скал.

Недвижный мрак крыла простер

Под грузным сводом древних гор,

И в их тени давным-давно

Зеркальное черным-черно;

Но опрокинут в бездну вод —

Короной звездной – небосвод,

Как будто ждет он, словно встарь,

Когда проснется первый царь.

– Здорово! – восхищенно воскликнул Сэм. – Надо мне выучить ваше

сказание. Но после него здешняя темнота кажется еще чернее, чем раньше.

А интересно – алмазы-то тут остались?

Гимли промолчал. Прочитав сказание, он не захотел участвовать в

разговоре.

– Алмазы? – переспросил хоббита Гэндальф. – Нет, драгоценностей

тут не осталось – по крайней мере в жилых пещерах. Их давно уже

разграбили орки. Но на нижние ярусы, к шахтам и кладовым, не

спускаются теперь даже алчные орки, ибо там властвует древний ужас.

– А зачем же Балин вернулся в Морию? – спросил мага дотошный Сэм.

– За легендарным мифрилом, – ответил Гэндальф. – Не железо –

рабочий материал гномов, не золото и алмазы – их любимые игрушки –

принесли гномам богатство и славу, а истинное, или морийское, серебро, которое эльфы называли мифрилом. В те времена морийское серебро

стоило раз в десять дороже золота, а сейчас оно стало поистине бесценным,

ибо его просто нет в Средиземье.

Рудная жила морийского серебра залегает на самых глубинных ярусах,

тянется под горами к Багровому Рогу и там уходит в недоступные бездны.

Мифрил обогатил и прославил гномов, однако от него-то и пошли все их

беды, ибо, охотясь за этим металлом, они вгрызались в земные недра, пока

не разбудили Глубинный Ужас, или Великое Лихо Дарина. Когда гномы

бежали из Мории, добытым мифрилом завладели орки, а потом, не зная

всех его свойств, заплатили им дань Черному Властелину.

Мифрил!.. Мечта народов Средиземья. Ковкий, как медь, прочный, как

сталь, сияющий после полировки, как зеркало, никогда не тускнеющий и

удивительно легкий. Эльфы очень ценили мифрил; их древняя эмблема,

Звезда Феанора, изображение которой вы видели на Воротах, изготовлена

из морийского серебра – мифрила. Между прочим, Торин подарил Бильбо

мифрильную кольчугу. Интересно, где она? Наверно, лежит в каком-нибудь

сундуке…

– Мифрильную кольчугу? – изумился Гимли. – Вот уж воистину –

царский подарок!

– Ты прав, – спокойно подтвердил Гэндальф. – Эта кольчуга стоит

дороже, чем вся Хоббитания с ее обитателями.

Фродо просунул руку под рубашку и погладил прохладные колечки

кольчуги. Он сдержался и ничего не сказал своим спутникам, но был

ошеломлен словами Гэндальфа. Чтобы заплатить за его кольчугу, не

хватило бы всех богатств Хоббитании?! Знал ли об этом Бильбо?

Наверняка! Да, он сделал ему царский подарок. Но, вспомнив Бильбо и

далекую Хоббитанию, Фродо припомнил то давнее время, когда он жил

себе в Торбе-на-Круче и знать не знал, ведать не ведал про Морию, про

мифрил, а главное – про Кольцо. Как ему хотелось повернуть время

вспять!..

* * *

Вскоре усталые путники уснули, и Фродо остался один на один с

черной тишиной – он был часовым.

Он сидел, прижавшись к западной арке, и порой невольно заглядывал

в коридор. Ему казалось, что по этому коридору, поднимаясь из темных

глубин Мории, в пещеру вползает леденящий страх; на лбу у него выступил

холодный пот, и, вытирая лоб, он с ужасом почувствовал, что его рука

напоминает ледышку. Два часа своего дежурства, которые показались ему