исказилось, глаза полыхнули алчным огнем.

Увернувшись, Фродо опять спрятался за камень и, вынув дрожащей

рукой Кольцо, надел его – потому что Боромир снова устремился к нему.

Ошеломленный, гондорец на мгновение замер, а потом стал метаться по

лужайке, пытаясь отыскать исчезнувшего хоббита.

– Жалкий штукарь! – яростно орал он. – Теперь я знаю, что у тебя на

уме! Ты хочешь отдать Кольцо Саурону – и выискиваешь случай, чтобы

сбежать, чтобы предать нас всех! Ну подожди, дай мне только до тебя

добраться! Будь ты проклят, Вражье отродье, будь проклят на вечную тьму

и смертный мрак!.. – В слепом неистовстве гондорец споткнулся о камень,

грохнулся на землю и мертво застыл, словно его сразило собственное

проклятье; а потом вдруг начал бессильно всхлипывать.

Ветер усилился; заунывный свист привел гондорца в себя. Он

медленно встал, вытер глаза и пробормотал:

– Что я тут нагородил? Что я натворил? Фродо! Фродо! – со страхом

закричал он. – Фродо, вернись! У меня помутился разум, но это уже

прошло! Фродо!..

Однако Фродо был уже далеко: не слыша последних выкриков

Боромира, не разбирая дороги, бежал он вверх. Жалость и ужас терзали

хоббита, когда ему вспоминался озверевший гондорец с искаженным лицом

и горящими глазами, в которых светилась безумная алчность.

Вскоре он выбрался на вершину горы, перевел дыхание и поднял

голову. Ему открылась, но как бы в тумане, мощенная плитами круглая

площадка, каменная, с проломами, ограда вокруг нее, беседка на четырех

колоннах за оградой и многоступенчатая лестница к беседке. Хоббит

понял, что перед ним Амон-Ведар – или Овид на всеобщем языке, –

Обзорный Сторожевой Пост нуменорцев. Он поднялся по лестнице, вошел

в беседку, сел в Караульное Кресло и осмотрелся.

Однако сначала ничего не увидел, кроме призрачно туманных теней –

ведь у него на пальце было Вражье Кольцо. А потом тени вдруг обрели

резкость и стали картинами неоглядного мира, будто хоббит, как птица, вознесся в небо. На восток уходили неведомые равнины, обрамленные в

отдалении чащобами без названий, за которыми высились безымянные

горы. На севере поблескивала ленточка Андуина, и слева к Реке

подкрадывался Мглистый, сверкая зубьями заснеженных скал. На западе

зеленели ристанийские пастбища и крохотно чернела башенка Ортханка, с

которой Гэндальфа унес Ветробой. На юге, от вспененных струй

Оскаленного, низвергающихся под радугой в низины Болони, Андуин

устремлялся к Этэрским Плавням и там, разделившись на множество

проток, вплескивался в серо-серебристое Море, над которым, подобно

солнечным пылинкам, кружились мириады и мириады птиц.

Но не было мира в зацветающем Средиземье. На Мглистом, как

муравьи, копошились орки. Под голубыми елями восточного Лихолесья

дрались люди, эльфы и звери. Дымом затянуло границы Лориэна. Над

Морией клубились черные тучи. В землях Бранда полыхали пожары.

Вооруженные всадники, настегивая коней, мчались по широким

равнинам Ристании. Изенгард охраняли стаи волколаков. Вастаки и

хородримцы двигались на запад: лучники, меченосцы, верховые

копейщики, сотники и тысячники в легких колесницах, тяжело груженные

припасами обозы, пустые телеги для награбленного добра – несметная сила

Вражьего воинства.

Фродо снова посмотрел на юг. В Белых горах, к западу от Андуина,

горделиво вздымалась могучая крепость, окруженная белокаменной

неприступной стеной, – Минас-Тирит, надежда гондорцев. И в сердце

хоббита вспыхнула надежда. Однако на черном предгорном плато к востоку

от Андуина, у Изгарных гор, воздвиглась громадная черная крепость –

хищная, многолюдная, грозная. Фродо невольно посмотрел на восток. За

Изгарными горами, в долине Горгорота, темной даже под сверкающим

солнцем, громоздилась одиночная Роковая гора, окутанная клубами

багрового дыма. Взгляд хоббита скользнул чуть дальше. И вот, заслоняя

остальные видения, ему открылся укрепленный Замок. Фродо хотел

отвернуться – и не смог. На уступчатом утесе, за бесчисленными стенами,

окруженный приземистыми дозорными башнями, которые лепились по

уступам все выше, застыл, словно черный паук, Барад-Дур – Бастион Тьмы,

логово Саурона. И тьма загасила надежду хоббита.

А потом он ощутил ГЛАЗ.

Глаз напряженно разыскивал Хранителя, который осмелился надеть