до поры до времени незачем. – И зеленый проблеск насмешки или

всеведения мелькнул в его глазах. – Начать с того, что и говорить-то

долговато: имя мое росло с каждым днем, а я прожил многие тысячи лет, и

длинный получился бы рассказ. На моем языке, по-вашему, ну скажем,

древнеонтском, подлинные имена рассказывают, долго-долго. Очень

хороший, прекрасный язык, однако разговаривать на нем трудно, и долго

надобно разговаривать, если стоит поговорить и послушать.

Ну а если нет, – тут его глаза блеснули здешним блеском и как бы

немножко сузились, проницая, – тогда скажите по-вашему, что у вас нынче

творится? И вы тут при чем? Мне отсюда кое-что и видно, и слышно

(бывает, и унюхаешь тоже) – ну отсюда, с этой, как ее, с этой, прямо скажу,

а-лалла-лалла-румба-каманда-линд-ор-буруме. Уж не взыщите: это малая

часть нашего названья, а я позабыл, как ее называют на других языках, –

словом, где мы сейчас, где я стою погожими утрами, думаю, как греет

солнце, как растет трава вокруг леса, про лошадей думаю, про облака и про

то, как происходит жизнь. Ну так как же? При чем тут Гэндальф? Или эти –

бурарум, – точно лопнула контрабасная струна, – эти орки, что ли, и

молодой Саруман в Изенгарде? Новости я люблю. Только без всякой

спешки.

– Большие дела творятся, – сказал Мерри. – И как ни крути, а

долгонько придется нам тебе о них докладывать. Ты вот нас просишь не

спешить – так что, может, и правда спешить не будем? Не сочти за

грубость, только надо бы тебя сперва спросить, как думаешь с нами

обойтись, на чьей ты вообще-то стороне? Ты что, знаешь Гэндальфа?

– А как же, знаю, конечно: вот это маг так маг – один, который по-

настоящему о деревьях заботится. А вы его тоже знаете?

– Очень даже знали, – печально выговорил Пин. – Он и друг наш был,

и вожатый.

– Тогда отвечу и на другие ваши вопросы, – сказал Древень. –

«Обходиться» я с вами никак не собираюсь: обижать вас, что ли? Нет, зачем

же. Может, у нас вместе с вами что-нибудь да получится. А насчет

«сторон», простите, даже и в толк не возьму. У меня своя, ничья сторона: хорошо, коли нам с вами окажется по дороге. Да, а про Гэндальфа вы

почему так говорили, будто его уж и в живых нет?

– Нет его в живых, – угрюмо сказал Пин. – Вроде бы и надо жить

дальше, а Гэндальфа с нами уж нет.

– Ого-го, ничего себе, – сказал Древень. – Хум, хм, вот тебе и на. – Он

примолк и поглядел на хоббитов. – Н-да, ну извините, не знаю, что и

сказать. Дела, дела!

– Захочешь подробнее, мы тебе и подробнее расскажем, – пообещал

Мерри. – Только это много времени займет. Ты опусти-ка нас на землю, а?

Посидим, погреемся на солнышке, пока оно не спряталось. Устал, поди, держать-то нас.

– Хм, устал, говоришь? Нет, я не устал. Со мной такого почти что не

бывает. И сидеть я не охотник. Я, как бы сказать, сгибаться не люблю. Но

солнце и правда норовит спрятаться. Давайте-ка уйдем с этой – как вы ее

называете?

– С горы, что ли? – предположил Пин.

– С уступа, с лестницы? – не отстал Мерри.

Древень медленно и задумчиво взвесил предложенные слова.

– Ну да, с горы. Вот-вот. Слово-то какое коротенькое, а она ведь здесь

стоит спокон веков. Ну ладно, ежели вам так понятней. Тогда пошли, уйдем

отсюда.

– Куда уйдем-то? – спросил Мерри.

– Ко мне домой, домов у меня хватает, – отвечал Древень.

– А далеко это?

– Вот уж не знаю. По-вашему, может, и далеко. А какая разница?

– Видишь ли, мы ведь чуть не нагишом остались, – извинился

Мерри. – Еды и той почти что нет.

– А! Хм! Ну, это пустяки, – сказал Древень. – Я вас так накормлю-

напою, что вам только расти да зеленеть. А если наши пути разойдутся, я

вас доставлю куда захотите, на любую свою окраину. Пошли, пошли!

* * *

Бережно и плотно примостив хоббитов на предплечьях, Древень

переступил огромными ногами и оказался у края уступа. Пальцы ног его

впивались в камень, точно корни. Осторожно и чинно прошел он по

ступеням и углубился в лес.

Широкими, ровными шагами шествовал он напрямик сквозь чащу, не

отдаляясь от реки, все выше по лесистому склону. Из деревьев многие

словно дремали, не замечая его: ступай, мол, своей дорогой; но были и

такие, что с радостным трепетом вздымали перед ним ветви. Он шел и