– Нет уж, хватит! – загудел он. – И вы со мной пойдете. Глядишь, чем

и поможете. Не мне, а своим друзьям: им-то, в Ристании и Гондоре, каково,

ежели враг и спереди, и с тыла. Пока пойдем вместе – на Изенгард!

– Да, мы пойдем с тобой, – согласился Мерри. – И попробуем быть

тебе не в тягость.

– Непременно пойдем! – подхватил Пин. – И с ихней Белой Дланью

обязательно разделаемся. На что другое, а на это я погляжу, пусть от меня и

не будет толку. Углука я не забуду, и как мы бежали – тоже.

– Вот и ладно, и не забывай! – сказал Древень. – Но слова мои были

поспешные, а торопиться не надо. Разгорячился я. Надо успокоиться и

подумать, а то ведь легко сказать «хватит»! Кому хватит, а кому и нет.

Разберемся!

Он пошел под арку и постоял под струйчатой занавесью. Потом

рассмеялся и встряхнулся, разбрызгивая зеленые и алые капли. Подумал, возвратился, лег на постель и лежал молча.

Вскоре хоббиты услышали, как он забормотал. И вроде бы считал на

пальцах.

– Фангорн, Финглас, Фладриф, ага, всего-то, – вздохнул он. – Н-да,

маловато нас осталось, вот в чем печаль. – И обратился к слушателям: –

Только трое осталось из тех, что бродили, пока не обрушилась Великая

Тьма, ну да, трое: я, Фангорн, а еще Финглас и Фладриф – это их

эльфийские имена; можете называть их Листвень и Вскорень, если вам так

больше нравится. И вот из нас-то из троих Листвень и Вскорень уже никуда

не годятся. Листвень заспался, совсем, можно сказать, одеревенел: все лето

стоит и дремлет, травой оброс по колено. И весь в листьях, лица не видать.

Зимой он, бывало, встрепенется, да теперь уж и зимой шелохнуться лень. А

Вскорень облюбовал горные склоны к западу от Изенгарда – самые, надо

сказать, ненадежные места. Орки его ранили, родичей перебили, от

любимых деревьев и пней не осталось. И ушел он наверх, к своим милым

березам; теперь там и живет, и оттуда его не выманить. А все ж таки, сдается мне, молодых-то я, может, и наберу – вот только объяснить бы им,

чтобы поняли, поддеть бы их как-нибудь, а то ведь мы ох как тяжелы на

подъем. Экая жалость, что нам счет чуть ли не по пальцам!

– А почему по пальцам, вы же здесь старожилы? – удивился Пин. –

Умерли, что ли, многие?

– Да нет! – сказал Древень. – Как бы это вам сказать: сам по себе никто

из нас не умер. Ну, бывали, конечно, несчастья, за столько-то лет, а больше

одеревенели. Нас и так-то было немного, а поросли никакой. Онтят не было

– ну, детишек, по-вашему, – давным-давно, с незапамятных лет. Онтицы-то

ведь у нас сгинули.

– Ой, прости, пожалуйста! – сказал Пин. – Прямо все до одной

перемерли?

– Не перемерли они! – чуть не рассердился Древень. – Я же не сказал

«перемерли», я сказал «сгинули». Запропастились невесть куда, никак не

отыщутся. – Он вздохнул. – Я думал, все об этом знают, сколько песен про

это: и эльфы их пели, и люди, от Лихолесья до Гондора, – как онты ищут

онтиц. Надо же, совсем уж все позабыли.

– Вовсе мы ничего не забыли, – возразил Мерри. – Просто к нам, в

Хоббитанию, песни из-за гор не дошли. Ты вот возьми да расскажи

поподробнее, как было дело, а заодно и песню бы спел, какая лучше

помнится. Расскажи, а?

– Ладно уж, расскажу и даже, так и быть, спою, – согласился явно

польщенный Древень. – Поподробнее-то рассказывать некогда, придется

покороче: время позднее, а завтра надо совет держать, заводить большой

разговор, да, глядишь, и в путь собираться.

– Чудно об этом вспоминать и грустно рассказывать, – вымолвил он,

призадумавшись. – В ту изначальную пору, когда повсюду шумел и

шелестел дремучий Лес без конца и края, жили да были онты и онтицы, онтики и онтинки, и тогда, в дни и годы нашей давней-предавней юности,

не было краше моей Фимбретили, легконогой Приветочки, – где-то она, ах,

да! Да! Так вот, онты и онтицы вместе ходили-расхаживали, вместе ладили

жилье. Однако же сердца их бились вразлад: онты полюбили сущее в мире,

а онтицы возжелали иного; онтам были в радость высокие сосны, стройные

осины, густолесье и горные кручи, пили они родниковую воду, а ели только

паданцы. Эльфы стали их наставниками, и на эльфийский лад завели они

беседы с деревьями. А у онтиц под опекой были деревья малые, и радовали

их залитые солнцем луговины у лесных подножий; лиловый терновник

проглядывал в зарослях, брезжил по весне вишневый и яблоневый цвет,