– но не уныние. Казалось, зеленый огонь разгорелся еще сильнее, но светил

он как бы издали, из темной глубины его мыслей.

– Оно конечно, друзья мои, может статься иначе, – медленно

промолвил он. – Может статься и так, что судьба против нас, что нас

постигнет рок, что это – последний поход онтов. Но если бы мы остались

дома в блаженном бездействии, мы бы своей судьбы не миновали, раньше

ли, позже ли, не все ли равно? Мы об этом давно размышляем – потому и в

поход двинулись. Нет, спешки тут не было: просто решенье созрело. Зато,

глядишь, и песни сложат когда-нибудь о нашем последнем походе. Да, –

вздохнул он, – сами, может, и сгинем, но хоть другим поможем. Жаль

только, если вопреки старым песням мы никогда больше не встретимся с

онтицами. Очень бы мне хотелось еще разок повидать Фимбретиль. Однако

ж, друзья мои, песни – они ведь как деревья: плодоносят по-своему и в

свою пору, а случается, что и безвременно засыхают.

Онты шагали ровно и размашисто. Вначале путь их лежал на юг

длинною логовиной; потом приняли вправо и двинулись наискосок, все

выше и выше, к вздымавшимся за верхушками деревьев западным кряжам

Метхедраса. Лес отступал; рассыпался купами окраинный березняк, а там

лишь кое-где на голом склоне торчали одинокие сосны. Солнце кануло за

темный гребень. Стелились сумерки.

Пин оглянулся. То ли онтов прибавилось, то ли – что за наваждение?

За ними оставался пустой и тусклый откос, а теперь он был покрыт

деревьями. И деревья не росли, не стояли – они двигались! Неужели

Фангорн очнулся от вековечной дремы и выслал на горный хребет

древесное воинство? Он протер глаза: может, он сам задремал или ему

померещилось в сумерках – но нет, серые громады шествовали вверх по

склону, разнося глухой шум, гудение ветра в бесчисленных ветвях. Онты

всходили на гребень и давно уже не пели. Воцарились темень и тишь: только земля трепетала от поступи древопасов и пробегал шелест,

зловещий многотысячелиственный шепот. С вершины стала видна далеко

внизу черная пропасть, огромное ущелье между последними отрогами

Мглистых гор – Нан-Курунир, Долина Сарумана.

– Изенгард окутала ночь, – вымолвил Древень.

Глава V

Белый всадник

– Ну и ну, до костей пробирает, – выговорил Гимли, стуча зубами,

хлопая в ладоши и приплясывая. На ранней зорьке они всухомятку

перекусили и теперь дожидались, пока рассветет: вдруг да сыщутся все-

таки хоббитские следы. – Да, а старик-то! – вспомнил он. – Вот чей след

мне бы ох как хотелось увидеть!

– Зачем бы это? – удивился Леголас.

– Если по земле ходит, значит, он старик и старик, не более того, –

пояснил гном.

– Откуда тебе следы возьмутся, трава-то жесткая и высокая.

– Это Следопыту не помеха, – возразил Гимли, – Арагорн и примятую

былинку мигом заметит. Другое дело, что нечего ему замечать: призраки

следов не оставляют, а являлся нам Саруманов призрак. Что ночью, что

поутру я то же самое скажу. Да он и сейчас небось исподтишка следит за

нами с той вон лесной кручи.

– Очень может быть, – согласился Арагорн, – однако же вряд ли. Ты, Гимли, помнится, сказал: дескать, спугнули лошадей? Леголас, а ты не

расслышал – по-твоему, как они ржали – испуганно?

– Ясно расслышал, – сказал Леголас. – Нет, ничуть не испуганно. Это

мы в темноте перепугались, а они – нет, они ржали радостно, точно

встречали старинного друга.

– Вот и мне так показалось, – сказал Арагорн. – А что было на самом

деле – узнаем, если они вернутся. Ладно! Вон уж светлым-светло. Пойдем

искать, думать будем потом! Вкруговую от ночлега и весь склон перед

опушкой. Ищем следы хоббитов, с ночным пришельцем отдельно

разберемся. Если им каким-нибудь чудом удалось сбежать, то они

прятались за деревьями – больше негде. Не найдем ничего отсюда до

опушки, тогда придется обыскивать поле битвы и рыться в пепле. Но там

надежда плоха: ристанийские конники свое дело знают.

Они прощупывали и разглядывали каждую пядь. Печальное, поникшее

над ними дерево шелестело сухими листьями на холодном восточном

ветру. Арагорн медленно продвигался к груде золы от дозорного костра над

рекой, потом заново обошел холм последней сечи. Вдруг он остановился и

нагнулся так низко, что лицо его утонуло в траве. И подозвал Леголаса с