балахоном. Сверкало его белое одеяние. Он воздел посох, и секира Гимли

бессильно звякнула о камни. Меч Арагорна запламенел в его недрогнувшей

руке. Леголас громко вскрикнул, и стрела его, полыхнув молнией, прянула

в небеса.

– Митрандир! – возгласил он затем. – Это Митрандир!

– Повторяю тебе: с добрым утром, Леголас! – промолвил старец.

Пышные волосы его блистали, как горный снег, сияло белоснежное

облаченье, ярко светились глаза из-под косматых бровей, и мощь была в его

подъятой руке. От изумленья, ужаса и восторга все трое приросли к земле и

утратили дар речи.

Наконец Арагорн обрел язык.

– Гэндальф! – воскликнул он. – Ты ли это возвратился в час нашего

отчаяния! Как мог я тебя не узнать, о Гэндальф!

Гимли молча упал на колени, закрыв руками лицо.

– Гэндальф, – повторил старец, как бы припоминая давно забытое

имя. – Да, так меня звали. Я был Гэндальфом.

Он сошел со скалы, поднял сброшенную серую хламиду и снова

облачился в нее – будто просиявшее солнце утонуло в туче.

– Да, можете по-прежнему называть меня Гэндальфом, – сказал он, и

голос его зазвучал, как прежде, стал голосом старого друга и наставника. –

Встань, мой добрый Гимли! Нет за тобой вины, и вреда ты мне не нанес. Да

по правде говоря, и не мог: я неуязвим для вашего оружия. Приободритесь

же! Вот мы и встретились снова, на гребне вскипевшей волны. Грядет

великая буря, но эта волна спадает.

Он возложил руку на круглую голову Гимли; гном поднял глаза и

внезапно рассмеялся.

– Точно, Гэндальф! – признал он. – Но почему ты в белом?

– Теперь мне пристало белое одеяние, – отвечал Гэндальф. – Можно

даже сказать, что я теперь Саруман – такой, каким ему надлежало быть. Но

это потом, расскажите-ка о себе! Я не тот, кого вы знали! Я сгорел в черном

пламени, захлебнулся в ледяных подземных водах. Забылось многое из

того, что было мне ведомо прежде, и многое ведомо заново – из того, что

было забыто. Я отчетливо вижу дали, а вблизи все как в тумане.

Рассказывайте о себе!

– Что ты хочешь узнать? – спросил его Арагорн. – Столько всякого

приключилось с тех пор, как мы вышли из Мории; это долгая повесть.

Скажи нам сперва про хоббитов – ты нашел их, они целы и невредимы?

– Нет, я их не нашел и не искал, – покачал головой Гэндальф. –

Долины Привражья были покрыты мглой, и я не знал, что их захватили в

плен, пока орел не сказал мне об этом.

– Орел! – воскликнул Леголас. – Я видел орла в дальней выси:

последний раз над Привражьем, четвертого дня.

– Да, – подтвердил Гэндальф, – это был Гваигир Ветробой, тот, что

вызволил меня из Ортханка. Я послал его в дозор, следить за Великой

Рекой и разведать новости. Немало, однако, укрылось от его орлиного глаза

в лесах и лощинах, и то, чего он не увидел, потом разузнал я сам.

Хранитель Кольца ушел далеко, и подмоги ему не будет ни от меня, ни от

вас. Черный Властелин едва не отыскал свое орудие всевластья; но этого не

случилось, отчасти и потому, что я из заоблачных высей противился его

непреклонной воле и отвел ее от Кольца: Тень пронеслась мимо. Но я тогда

обессилел, совсем обессилел – и долго потом блуждал во мраке забвенья.

– Значит, про Фродо ты все знаешь! – обрадовался Гимли. – Где он, что

с ним?

– Этого я не знаю. Он избегнул страшной опасности; но впереди его

ждут другие, еще пострашнее. Он решился один-одинешенек идти в

Мордор и отправился в путь – вот все, что мне известно.

– Не одинешенек, – сказал Леголас. – Похоже, Сэм увязался за ним.

– Вот как! – Гэндальф улыбнулся, и глаза его блеснули. – Увязался, значит? Это для меня новость, впрочем предвиденная. Хорошо! Хорошо,

что это сбылось! Мне стало легче на сердце. Присядьте и расскажите

подробнее о своих злоключениях.

Друзья уселись у его ног, и Арагорн повел рассказ. Гэндальф долго

слушал молча, прикрыв глаза и положив руки на колени, и вопросов не

задавал. И лишь когда Арагорн поведал о гибели Боромира и о скорбном

отплытии его праха по Великой Реке, старик вздохнул.

– Ты сказал не все, что знаешь или о чем догадался, друг мой

Арагорн, – мягко заметил он. – Бедняга Боромир! А я-то недоумевал, что с

ним приключилось. Трудное выпало испытание ему, прирожденному

витязю и военачальнику, Галадриэль говорила мне, что с ним неладно. Но

он победил себя – честь ему и хвала. Значит, недаром мы взяли с собой