остерегаться: опасней меня ты в жизни никого не встретишь, разве что тебя

приволокут живьем к подножию трона Черного Владыки. И Арагорна надо

остерегаться, и Леголаса. Поберегись, Гимли, сын Глоина, да и тебя тоже

пусть поберегутся! Конечно, Фангорн-Лес опасен – особенно для тех, кто

размахивает топорами; и опасен лесной страж Фангорн – однако же

мудрости и доброты ему не занимать. Веками копились его обиды, чаша

терпения переполнилась, и весь Лес напоен гневом. Хоббиты с их

новостями расплескали чашу и обратили гнев на Сарумана, на

изенгардских древорубов. И будет такое, чего не бывало со Дней

Предначальных: смирные онты, воспрянув, познают свою непомерную

силу.

– А что они могут? – изумленно спросил Леголас.

– Не знаю, – сказал Гэндальф. – Если бы я знал! Должно быть, и сами

они этого не ведают.

Он замолчал, низко склонив голову.

Друзья не сводили с него глаз. Проглянувшее солнце озарило его руки

и наполнило пригоршни светом, словно живую чашу. Он обратил лицо к

небесам.

– Близится полдень, – сказал он. – Пора в путь.

– Пойдем туда, где сейчас Древень и хоббиты? – спросил Арагорн.

– Нет, – отвечал Гэндальф. – Наш путь не туда лежит. Я вас

обнадежил, но от надежды до победы как до звезды небесной. Война зовет

нас; все наши друзья уже сражаются. Верную победу в этой войне сулит

одно лишь Кольцо. Скорбь и тревога обуревают меня, ибо впереди великие

утраты, а может статься, и всеобщая гибель. Я – Гэндальф, Гэндальф

Белый, но черные силы ныне превозмогают.

Он поднялся и устремил на восток пристальный взор из-под ладони,

вглядываясь в непроницаемую даль. И покачал головой.

– Нет, – сказал он тихо, – его уже не вернуть: порадуемся хотя бы

этому. Кольцо перестало быть для нас искушеньем. Мы пойдем навстречу

отчаянию и гибели, но эта смертельная опасность миновала. – Он

обернулся. – Мужайся, Арагорн, сын Арахорна! В долине Привражья, в

горестный час ты выбрал свой жребий: не сожалей о выборе, не называй

вашу погоню тщетной. В тяжком сомнении ты избрал путь, указанный

совестью. Ты поступил правильно, и награда не замедлила: мы с тобой

встретились вовремя – беда, если бы разминулись. Спутники твои как

хотят; они свое исполнили. Тебе же должно спешить в Эдорас, к трону

Теодена, и да заблещет ярче всех молний меч твой Андрил, стосковавшийся

по сече! Ристания охвачена войной, но страшнее войны – немощь Теодена.

– Значит, мы больше никогда не увидим веселых малышей-хоббитов? –

спросил Леголас.

– Я этого не говорил, – сказал ему Гэндальф. – Почем знать? Иди туда,

где ты нужен, наберись терпенья и не теряй надежды. Итак, в Эдорас! Мне

с вами пока по пути.

– Пешему путнику – и старому, и молодому – долго отсюда брести до

Эдораса, – сказал Арагорн. – Пока мы дойдем, все битвы уже отгремят.

– Посмотрим, посмотрим, – сказал Гэндальф. – Так ты идешь со мной?

– Да, мы пойдем вместе, – ответил Арагорн. – Но ты, конечно,

опередишь меня, если захочешь.

Он поднялся и долгим взглядом посмотрел на Гэндальфа. Они стояли

друг против друга, и в молчанье наблюдали за ними Леголас и Гимли.

Суров, как серое каменное изваяние, высился Арагорн, сын Арахорна,

держа руку на мече; казалось, величавый исполин явился из-за морей на

берег своей державы. А перед ним ссутулился согбенный годами старец, весь в белом сиянье, наделенный властью превыше царей земных.

– Поистине сказал я, Гэндальф, – произнес наконец Арагорн, – что ты

всегда и везде опередишь меня, если захочешь. И скажу еще вот что: ты –

ниспосланный нам предводитель. У Черного Владыки Девятеро

приспешников. Но властительней, чем они все, наш Белый Всадник. Он

прошел сквозь огонь, бездна не поглотила его; и они рассеются перед ним.

А мы пойдем вслед за ним, куда он нас поведет.

– Втроем не отстанем, – подтвердил Леголас. – Только все-таки,

Гэндальф, расскажи ты нам, что выпало на твою долю в Мории. Неужто не

расскажешь? Велико ли промедленье – а на сердце у друзей как-никак

полегчает!

– Я уж и так промедлил, а время не ждет, – сказал Гэндальф. – Да и

рассказов тут хватит на год с лишним.

– На год с лишним не надо, а полчаса можно, – попросил Гимли. –

Расскажи хотя бы, как ты разделался с Барлогом.

– Не именуй его! – Гэндальф вздрогнул, лицо его мертвенно посерело,