верная подмога. Отчаянье к советам глухо; отринь его, и я готов быть

твоим советчиком, но лишь с глазу на глаз. А прежде выйди на свое

крыльцо, погляди вокруг. Засиделся ты взаперти, внимая кривдам и

кривотолкам.

Еще медленней прежнего поднялся с трона Теоден. В чертоге стало

светлее. Девушка поддерживала дряхлого конунга; старец неверными

шагами сошел по ступеням помоста и, волоча ноги, поплелся через

огромную палату. Гнилоуст остался лежать, где лежал. Наконец они

подошли к дверям, и Гэндальф гулко ударил в них посохом.

– Отворите! – крикнул он. – Отворите повелителю Мустангрима!

Двери распахнулись, и свежий воздух с шумом хлынул в чертог.

Горный ветер засвистал в ушах.

– Отошли телохранителей к подножию лестницы, – сказал Гэндальф. –

И ты оставь его, дева, на мое попечение.

– Иди, Эовин, сестрина дочь! – повелел конунг. – Время страхов

миновало.

Девушка отправилась назад, но в дверях обернулась. Суров и задумчив

был ее взор; на конунга она глянула с безнадежной грустью. Лицо ее сияло

красотой; золотистая коса спускалась до пояса; стройнее березки была она,

в белом платье с серебряной опояской; нежнее лилии и тверже стального

клинка: кровь конунгов текла в ее жилах.

Так Арагорну впервые предстала при свете дня Эовин, ристанийская

принцесса, во всей ее холодной, еще не женственной прелести, ясная и

строгая, как вешнее утро в морозной дымке. А она поглядела на высокого

странника в серых отрепьях и увидела властителя и воина, величавого и

доблестного, умудренного долголетними многотрудными испытаниями. На

миг она застыла, не сводя с него глаз, потом повернулась и исчезла.

– Государь, – сказал Гэндальф, – взгляни на свою страну! Вздохни

полной грудью!

С крыльца на вершине высокой террасы, далеко за бурливой рекой

виднелась зеленая степная ширь в туманном окоеме. Ее застилали косые

дождевые полотна. Грозовые тучи еще клубились над головой и омрачали

западный край небосвода: там, среди невидимых вершин, вспыхивали

дальние молнии. Но все упорнее задувал северный ветер, и гроза,

налетевшая с востока, отступала на юг, к морю. Внезапно тучи вспорол

яркий солнечный луч, и засеребрились ливни, а река словно остекленела.

– Не так уж темно на белом свете, – молвил Теоден.

– Темно, да не совсем, – подтвердил Гэндальф. – И годы твои не так

уж гнетут тебя, как тебе нашептали. Отбрось клюку!

Черный жезл конунга со стуком откатился. А конунг выпрямился

устало и медлительно, точно разгибаясь из-под ярма. И стоял, стройный и

высокий, а глаза его просияли небесной голубизной.

– Смутные, черные сны одолевали меня, – сказал он, – но я, кажется,

пробудился. Да, Гэндальф, пожалуй, надо было тебе явиться пораньше.

Боюсь, ты запоздал и подоспел лишь затем, чтоб увидеть крушение

Мустангрима, мои последние дни в высоком чертоге, который построил

некогда Брего, сын Эорла. Пепелище останется на месте древней столицы.

И все же как быть, по-твоему?

– Сперва, – отвечал Гэндальф, – вели послать за Эомером. Ты ведь

заточил его в темницу по совету Гримы, которого все, кроме тебя, называют

Гнилоустом?

– Да, это так, – подтвердил Теоден. – Он ослушался меня и вдобавок

угрожал Гриме смертью у подножия моего трона.

– Твой верноподданный вправе ненавидеть Гнилоуста и презирать его

советы, – возразил Гэндальф.

– Может быть, может быть. Пусть свершится по просьбе твоей.

Кликни Гайму. Телохранитель он ненадежный, посмотрим, каков на

посылках. Обе провинности рассудим заодно, – сказал Теоден, и голос его

был суров, но он встретил взгляд Гэндальфа улыбкой, и многие морщины

на челе его изгладились бесследно.

Гайму призвали и отправили с порученьем в темницу, а Гэндальф

указал Теодену на каменную скамью и сел у ног его на верхней ступени

лестницы. Арагорн, Леголас и Гимли стояли неподалеку.

– Нет времени на долгие рассказы, – сказал Гэндаль ф. – А между тем

многое не мешало бы тебе знать. Впрочем, должно быть, вскоре выпадет

нам с тобой случай потолковать как следует. А пока открою тебе, что

бедствия подлинные не в пример грознее тех, которыми пугал тебя

Гнилоуст. Однако же явь – не морок, а ты теперь ожил въяве. Не только

Гондор и Мустангрим противостоят Всеобщему Врагу. Полчища его

несметны, но нас осеняет надежда, неведомая ему.