него. Один за другим полыхали взрывы, камни содрогались. На стену

забрасывали крючья, взбирались по приставным лестницам. Сотнями

накатывались и сотнями валились со стены орки: крепка была оборона

Горнбурга.

И вот Арагорн встал у парапета над воротной аркой, вокруг свистели

вражеские стрелы. Он взглянул на восток, на бледнеющие небеса – и

поднял руку ладонью вперед, в знак переговоров.

– Спускайся! Спускайся! – злорадно завопили орки. – Если тебе есть

что сказать, спускайся к нам! И подавай сюда своего труса конунга! Мы –

могучие бойцы, мы – непобедимый Урукхай! Все равно мы до него

доберемся, выволокем его из норы. Конунга, конунга подавай!

– Выйти ему или оставаться в крепости – это конунг решает сам, –

сказал Арагорн.

– А ты зачем выскочил? – издевались они. – Чего тебе надо?

Подсчитываешь нас? Мы – Урукхай, нам нет числа.

– Я вышел навстречу рассвету, – сказал Арагорн.

– А что нам твой рассвет? – захохотали снизу. – Мы – Урукхай, мы

бьемся днем и ночью, ни солнце, ни гроза нам не помеха. Не все ли равно,

когда убивать – средь бела дня или при луне? Что нам твой рассвет?

– Кто знает, что ему готовит новый день, – сказал Арагорн. – Уносите-

ка лучше ноги подобру-поздорову.

– Спускайся со стены, а то подстрелим! – заорали в ответ. – Это не

переговоры, ты тянешь время и просто мелешь языком!

– Имеющий уши да слышит, – отозвался Арагорн. – Никогда еще

Горнбург не видел врага в своих стенах, не увидит и нынче. Бегите скорей,

иначе пощады не будет. В живых не останется никого, даже вестника вашей

участи. Бьет ваш последний час!

Так властно и уверенно звучала речь Арагорна, одиноко стоявшего над

разбитыми воротами лицом к лицу с полчищем врагов, что многие горцы

опасливо оглянулись на долину, а другие недоуменно посмотрели на небо.

Но орки злобно захохотали, и туча стрел и дротиков пронеслась над стеной,

едва с нее спрыгнул Арагорн.

Раздался оглушительный грохот, взвился огненный смерч. Своды

ворот, над которыми он только что стоял, расселись и обрушились в клубах

дыма и пыли. Завал размело, точно стог соломы. Арагорн бросился к

королевской башне.

Орки радостно взревели, готовясь густой оравой ринуться в пролом,

но снизу докатился смутный гомон, тревожный многоголосый повтор.

Осадная рать застыла: прислушивались и озирались. И тут с вершины

башни внезапно и грозно затрубил большой рог Хельма.

Дрожь пробежала по рядам осаждающих. Многие бросались ничком

наземь и затыкали уши. Ущелье отозвалось раскатистым эхом, словно

незримые трубачи на каждом утесе подхватывали боевой призыв.

Защитники Горнбурга с радостным изумлением внимали немолчным

отголоскам. Громовая перекличка огласила горы, и казалось, не будет конца

грозному и звонкому пенью рогов.

– Хельм! Хельм! – возгласили ристанийцы. – Хельм восстал из

мертвых и скачет на битву! Хельм и конунг Теоден!

И конунг явился: на белоснежном коне, с золотым щитом и огромным

копьем. Одесную его ехал Арагорн, наследник Элендила, а за ними –

дружина витязей-эорлингов. Занялась заря, и ночь отступила.

– Вперед, сыны Эорла! – С яростным боевым кличем на устах,

громыхая оружием, врезалась конная дружина в изенгардские полчища и

промчалась от ворот по откосу к плотине, топча и сминая врагов, как траву.

Послышались крики воинов, высыпавших из пещер и врубавшихся в

черные толпы. Вышли на битву из Горнбурга все его защитники. А в горах

все перекликались рога.

Ни громадные латники-орки, ни богатыри-горцы не устояли перед

конунгом и сотней его витязей. Мечи сносили им головы, копья вонзались в

спины; без оглядки, с воем и воплями бежали они вниз по склону, ибо

дикий страх обуял их с рассветом, а впереди ожидало великое изумление.

Так выехал конунг Теоден из Хельмовой Крепи и отбросил

осаждающих за Гать. У Гати дружина его остановилась в рассветном

сиянии. Солнце, выглянув из-за восточного хребта, золотило жала их

копий. Они замерли и молча глядели вниз, на Ущельный излог.

А тамошние места было не узнать. Где прежде тянулись зеленые

склоны ложбины, нынче вырос угрюмый лес. Большие деревья, нагие, с

белесыми кронами, недвижно высились ряд за рядом, сплетя ветви и

разбросав по густой траве извилистые, цепкие корни. Тьма была разлита

под ветвями. От Гати до опушки этого небывалого леса было всего лишь