местью отомстили они оркам.

После этого конунгу с дружинниками не спалось; а ночь тянулась

тихая, и только под утро вдруг обрела голос река. Валуны и мели

захлестнуло половодьем, потом вода схлынула. Изен струился и клокотал

деловито, как ни в чем не бывало.

На рассвете они изготовились к походу. За бледно-серою дымкой

вставало невидимое солнце. Отяжелела, напитавшись стылым смрадом,

сырая утренняя мгла. Медленно ехали по широкой, ровной и гладкой

дороге. Слева сквозь туман виднелся длинный горный отрог: въезжали в

Нан-Курунир, Колдовскую логовину, открытую лишь с юга. Когда-то была

она зеленой и пышной; ее орошал полноводный Изен, вбирая ручьи,

родники и дождевые горные потоки, – и вся долина возделывалась, цвела и

плодоносила.

Но это было давно. У стен Изенгарда и нынче имелись пашни,

возделанные Сарумановыми рабами; но остальной долиной завладели

волчцы и терние. Куманика оплела землю, задушила кустарник; под ее

густыми порослями гнездились робкие зверьки. Деревьев не было; среди

гниющей травы там и сям торчали обугленные, изрубленные пни – останки

прежних рощ. Угрюмое безмолвие нарушал лишь Изен, бурливший в

каменистом русле. Плавали клочья дыма и клубы пара, оседая в низинах.

Конники помалкивали, и сомнение закрадывалось в их сердца: зачем их

сюда понесло и добром ли все это кончится?

Через несколько миль дорога превратилась в мощеную улицу, и ни

травинки не росло между каменными плитами. По обе стороны улицы

текла вода в глубоких канавах. Громадный столб появился из мглы; на

черном постаменте был установлен большой камень, высеченный и

размалеванный наподобие длинной Белой Длани. Перст ее указывал на

север. Недалеко, они знали, оставалось до ворот Изенгарда, и чем ближе к

ним, тем тяжелее было на сердце – а впереди стеной стояла густая мгла.

Многие тысячелетия в Колдовской логовине высилась у горных

подножий древняя крепость, которую люди называли Изенгардом. Ее

извергла каменная глубь, потом потрудились нуменорские умельцы, и

давным-давно обитал здесь Саруман, строитель не из последних.

Посмотрим же, каков был Изенгард во дни Сарумана, многими

почитавшегося за верховного и наимудрейшего мага. Громадное каменное

кольцо вросло в скалистые откосы, и лишь один был вход внутрь: большая

арка с юга и под нею – туннель, прорубленный в скале, с обеих сторон

закупоренный массивными чугунными воротами. Толстые стальные брусья

глубоко впились в камень, а ворота были так подвешены на огромных

петлях, что растворялись легко и бесшумно, от легкого нажима. За этим

гулким туннелем приезжий оказывался как бы на дне чаши, от края до края

которой была добрая миля. Некогда там росли меж аллей фруктовые рощи

и журчали ручьи, стекавшие с гор в озерцо. Но к концу владычества

Сарумана зелени не осталось и в помине. Аллеи замостили черным

плитняком, вдоль них вместо деревьев тянулись ровными рядами

мраморные, медные, железные столбы; их сковывали тяжкие цепи.

Громады скал, ограждавшие крепость, были источены изнутри ходами

и переходами между тайниками, кладовыми и камерами, кругом

обставлены всевозможными постройками; зияли бесчисленные окна,

бойницы и черные двери. Там ютились тысячи мастеровых, слуг, рабов и

воинов, там хранилось оружие, там, в подвалах, выкармливали волков. Все

днище каменной чаши тоже было иссверлено; низкие купола укрывали

скважины и шахты, и при луне Изенгард выглядел беспокойным

кладбищем. Непрестанно содрогалась земля; винтовые лестницы уходили

вглубь, к сокровищницам, складам, оружейням, кузницам и горнилам.

Вращались железные маховики, неумолчно стучали молоты. Скважины

изрыгали дымные струи и клубы в красных, синих, ядовито-зеленых

отсветах.

Дороги меж цепей вели к центру, к башне причудливой формы. Ее

воздвигли древние строители, те самые, что вытесали скалистую ограду

Изенгарда; казалось, однако же, что людям такое не под силу, что это –

отросток костей земных, увечье разверзнутых гор. Гигантскую глянцевито-

черную башню образовали четыре сросшихся граненых столпа. Лишь

наверху, на высоте пятисот футов над равниной, они вновь расходились

кинжальными остриями; посредине этой каменной короны была круглая

площадка, и на ее зеркальном полу проступали таинственные письмена.