для онтов стало светло, как днем, и вдруг слышу – Скоростень кричит:

«Древогуб, древогуб!» Он по натуре тихий и ласковый, Скоростень, но тем

страшнее ненавидит Сарумана – его самые любимые рябины погибли под

оркскими топорами. Он спрыгнул со стены у внутренних ворот и помчался

по дороге к Ортханку: они, когда надо, быстрее ветра. Серенькая фигурка

перебегала от столба к столбу и уже была у башенной лестницы, но еще

чуть-чуть – и Скоростень сцапал бы и придушил его возле самых дверей.

Забравшись в Ортханк, Саруман тут же запустил на полную катушку

все свои прохиндейские машины; а в стенах Изенгарда уже набралось

порядком онтов – одних призвал своим криком Скоростень, другие

вломились с востока и севера – расхаживали и крушили что ни попадя. И

вдруг скважины и шахты повсюду стали изрыгать огонь и вонючий дым.

Кого обожгло, кого опалило. Один высокий, красивый онт – Буковец,

кажется, его звали – попал в струю жидкого огня и загорелся, как факел: ужас несусветный!

Вот когда они впрямь рассвирепели. Я по глупости думал, что они и

так уже здорово сердитые; но тут такое поднялось! Они трубили, гудели, голосили – от одного этого шума камни стали сами трескаться и осыпаться.

Мы с Мерри забились поглубже в какие-то щели, заткнув уши плащами.

Точно смерч обрушился на Изенгард: онты выдергивали столбы,

засыпали шахты валунами и щебнем; обломки скал летали кругом, как

листья, взметенные вихрем. И посреди этого бушующего урагана

незыблемо и невозмутимо высилась башня Ортханка: ни малейшего вреда

не причинял ей град каменьев и железок, взлетавших на сотни футов.

Спасибо, Древень головы не потерял; его, кстати, по счастью, даже не

обожгло. Похоже было, что онты, того и гляди, угробят самих себя, а

Саруман улизнет в суматохе каким-нибудь тайным подземным ходом. Они с

разгону, как на стену лезли, кидались на черную гладкую башню – и без

толку, разумеется. Тут, видно, постарались чародеи почище Сарумана. Ни

щелочки в камне не сделали онты, только сами расшиблись и поранились.

Тогда Древень вышел за кольцо стен и затрубил так громко, что

перекрыл голосом дикий шум и грохот. Вдруг наступило мертвое молчанье,

и из верхнего окна башни донесся злорадный, пронзительный, леденящий

хохот. Чудно он подействовал на онтов. Только что они были сами не свои

от ярости – и вмиг стали угрюмые, холодные и спокойные. Собрались они в

круг возле Древня: тот держал к ним речь, а они молча, неподвижно

внимали. Говорил он на их языке; я так понял, что разъяснял им свой план,

который был у него готов заранее, а может, и давным-давно. Потом они

словно растворились в серой темени; как раз уже начинало светать.

С башни они, конечно, глаз не спускали, но дозорные притаились где-

то в тени, невидимые и неслышные. Другие все ушли на север и как в воду

канули, а мы остались сами по себе. Денек выдался мрачный; мы бродили,

осматривались и хоронились, как умели, от всевидящих и зловещих окон

Ортханка. Искали мы хоть чего-нибудь поесть, ничего не находили,

присаживались отдохнуть в укромном местечке и заглушали голод

разговорами о том, каково-то воюют на юге, в Ристании, и как нынче

дышится прочим разнесчастным Хранителям. Время от времени

доносилось, будто с каменоломни, гулкое громыханье, и глухо рушились

глыбы, раскатывая эхо в горах.

Под вечер мы отправились взглянуть, что там такое делается.

Угрюмый лес гворнов вырос у края долины; другой подступил с северо-

востока к изенгардскому кольцу. Подойти ближе мы не отважились, только

послушали издали треск, грохот и шумы стройки. Онты и гворны копали

пруды и канавы, возводили дамбы: скапливали воды Изена, родников,

ручьев и речушек. Мы им мешать не стали.

В сумерках Древень явился к воротам. Он ухал, гудел и, кажется, был

доволен. Вытянул свои длиннющие руки, размял ноги и продышался. Я

спросил его, уж не устал ли он.

«Устал? – повторил он. – Не устал ли я? М-да, нет, не устал: так, разве

что заскорузнул. Сейчас бы испить как следует водицы из Онтавы. А вот

поработали мы на славу: перебросали камней и разворотили земли больше,

чем лет эдак за сто. Зато, почитай что, и кончили дело. Вы ночью-то

держитесь подальше от ворот и от этого, как его, туннеля! Вода оттуда

хлынет – поначалу гнилая, мутная, пока не вымоет все пакости Сарумана, а