называемого Лихолесья? Как оно ни зовись, а лес там был, помнится, хоть

куда!

– Да наш лес – он и сейчас ничего себе, – скромно сказал Леголас. –

Но ведь деревьев сколько ни есть, а все мало! Больше всего на свете

хочется мне побродить по Фангорну, дальше опушки-то и побывать не

привелось, а уж так тянуло!

Радостно замерцали глубокие глаза Древня.

– Ну что ж, авось еще и горы не очень постареют, как твое желанье

сбудется, – сказал он.

– Надо, чтоб сбылось, – подтвердил Леголас. – Я условился с другом,

что если мы останемся живы, то непременно наведаемся в Фангорн – с

твоего позволения, конечно.

– Мы эльфам всегда рады, – сказал Древень.

– Друг мой, как бы сказать – не соврать, не из эльфов, – заметил

Леголас. – Это Гимли, сын Глоина, вот он стоит.

Гимли низко поклонился, топор его выскользнул из-за пояса и брякнул

о камни.

– Кгм, хм! Вот тебе и на! – сказал Древень, тускло взглянув на него. –

Гном, да еще с топором! Ну, не знаю, не знаю! Кгм! Эльфам, я говорю, мы

всегда рады, но это уж слишком, а? Н-да, подобрал себе дружка!

– Друзей не выбираешь, – возразил Леголас. – Одно скажу: покуда жив

Гимли, я без него в Фангорн – ни ногой. А топор у него не на деревья, о

владыка бескрайнего леса! Он им оркам головы рубит. В одном последнем

бою четыре с лишним десятка завалил.

– Кхум! Дела, дела! – сказал Древень. – Ну, это, само собой, приятно

слышать. Ладно, пусть будет как будет: торопиться нам некуда. А вот

расставаться пора. Вечереет, а Гэндальф сказал, что вам надо выехать до

ночи: повелитель Ристании торопится в свой золотой чертог.

– Да, да, ехать надо немедля, – сказал Гэндальф. – И твоих

привратников я с собой заберу. Ты и без них прекрасно обойдешься.

– Обойтись-то обойдусь, – сказал Древень, – но отпускать их жалко.

Мы так с ними быстро, прямо сказать, второпях подружились, что мне и

самому удивительно – видно, в детство впадаю. Но ежели порассудить, то,

может, и дивиться нечему: сколько уж веков не видел я ничего нового под

солнцем и под луною, а тут на тебе. Нет, кто-кто, а они у меня в памяти

останутся, и в Перечень я их поместил, велю онтам переучивать:

Онты-опекуны явились к древесным отарам —

Исполины собой, земнородные водохлебы;

И хоббиты-хохотуны, лакомки-объедалы,

Храбрые малыши, человечьи зайчата.

Так теперь он и будет читаться, покуда листья растут на деревьях.

Прощайте же! Если до вашей прелестной Хоббитании дойдут какие-нибудь

новости – дайте мне знать! Вам ведь понятно, о чем я? Я про онтиц: вдруг

да чего увидите или прослышите. И сами ко мне выбирайтесь!

– Мы выберемся! – сказали в один голос Мерри с Пином и поспешно

отвернулись.

Древень молча поглядел на них и задумчиво покачал головой.

Гэндальфу же он сказал:

– Саруман, значит, убоялся выйти? Ну, я так и знал. Нутро у него

гнилое, как у последнего гворна. Правда, если бы меня одолели и

истребили все мои деревья, я бы тоже небось затаился в какой-нибудь дыре

и носа не казал наружу.

– Зря сравниваешь! – сказал Гэндальф. – Ты ведь не собирался

заполонить мир своими деревьями в ущерб всякой иной жизни. А Саруман

– да, он предпочел лелеять свою черную злобу и вынашивать новые козни.

Ключ от Ортханка у него не отнимешь, а выпускать его оттуда никак

нельзя.

– Не тревожься! Онты за ним приглядят, – пообещал Древень. –

Следить будут денно и нощно, и без моего соизволения он шагу не ступит.

– Вот и ладно! – сказал Гэндальф. – Я только на вас и надеялся; хоть

одной заботой меньше, а то мне, право, не до него. Но вы уж будьте начеку:

воды схлынули, и боюсь, одними часовыми вокруг башни не обойдешься.

Наверняка из Ортханка есть глубокие подземные ходы, и Саруман

рассчитывает тайком улизнуть. Уж коли на то пошло, затопите-ка вы

Изенгард еще разок, да как следует, пока он весь не станет озером или ходы

не обнаружатся. Заткните ходы, наводните пещеры – и пусть Саруман

сидит в башне и поглядывает из окон.

– Положись на онтов! – сказал Древень. – Мы обшарим каждую пядь и

перевернем все камушки до единого! И насадим вокруг деревья: старые, одичалые. Они будут называться Дозорный Лес. Любую белку в тот же миг

заприметят. Будь покоен! Семижды минет срок наших скорбей, которых он

был виною, но мы и тогда не устанем его стеречь!

Глава XI

Палантир

Солнце опускалось за длинный западный хребет, когда Гэндальф со