спалось. Он вертелся с боку на бок, шурша и хрустя подстилкой.

– В чем дело? – спросил Мерри. – На муравейник улегся?

– Да нет, – сказал Пин. – Просто неудобно. Вспоминаю, сколько я уже

не спал в постели.

Мерри сладко зевнул.

– Сочти на пальцах! – сонно сказал он. – Чего мудрить-то, от Лориэна

и не спал.

– Да, как же! – хмыкнул Пин. – В настоящей постели, в спальне.

– Тогда от Раздола, – сказал Мерри. – А я сегодня и на иголках заснул

бы.

– Тебе-то хорошо, Мерри, – тихо сказал Пин, помолчав. – Ты с

Гэндальфом ехал.

– Ну и что?

– Ты у него что-нибудь узнал, вытянул из него? Или не удалось?

– Вытянул – куда больше обычного. Но ты же все слышал: ехали

рядом и говорили мы громко. Ладно уж, поезжай ты с ним завтра, ежели

думаешь больше выспросить – и если он согласится.

– Да? Можно? Вот здорово! А он такой же скрытник? Ничуть не

изменился!

– Очень даже изменился! – сказал Мерри, приочнувшись от дремы и

не понимая, почему другу неймется. – Правда, это объяснить трудно. По-

моему, он стал и добрее, и жестче, и веселее, и суровее. Словом, другой он

стал, но вроде и не совсем другой – пока не разберешь. Ты вспомни, чем

кончилось с Саруманом! Саруман-то раньше был главнее Гэндальфа в

ихнем каком-то Совете, не знаю уж, что это за Совет. Он был Саруман

Белый. А теперь Белый – Гэндальф. Саруману велено было вернуться – он

и вернулся, и жезл его тю-тю; велели убираться – он и уполз на карачках!

– Не знаю, не знаю, только скрытности у него еще прибавилось против

прежнего, – возразил Пин. – Взять хоть этот – ну, хрустальный шар. Вроде

он доволен, что его заполучил. То ли он знает, то ли догадывается, что это

за шар. И нам – ни полслова, а ведь шар-то я поймал, без меня бы он в

пруду потонул. «Ну-ка, маленький, оставь шарик!» – и весь сказ. А правда,

что это за шар? Тяжелый такой… – Пин говорил совсем-совсем тихо, точно

сам с собой.

– Ага! – сказал Мерри. – Вон ты чего ворочаешься! Слушай, дружище

Пин, ты вспомни-ка присловье Гаральда, которое Сэм любил повторять: «В

дела мудрецов носа не суй – голову потеряешь!»

– Ну знаешь, за эти месяцы мы в делах мудрецов поневоле по уши

завязли, – сказал Пин. – И головой только и делаем, что рискуем. Невелика

была бы награда – посмотреть на этот шар!

– Спал бы ты, честное слово! – сказал Мерри. – Все в свое время

узнаешь. Между прочим, по части любопытства пока еще ни один Крол

Брендизайка не обставил, а ты, значит, решил на ночь глядя постоять за

честь рода? Ох, не вовремя спохватился!

– Да ну тебя! Я всего-то и сказал, что хочу на этот шар поглядеть, а на

него поглядишь, как же: Гэндальф лежит на нем, будто собака на сене. Тут

еще ты заладил: нельзя да нельзя, спи да спи! Спасибо на добром слове!

– Пожалуйста, – сказал Мерри. – Ты меня прости, Пин, но уж как-

нибудь

потерпи

до

утра.

Отоспимся,

позавтракаем,

загоримся

любопытством – авось на пару и распотрошим мага! А сейчас не могу

больше, до ушей зеваю. Покойной ночи!

Пин в ответ промолчал. Лежал он неподвижно, однако сна у него не

было ни в одном глазу, и он досадовал на мирно засопевшего Мерри. Чем

тише становилось, тем назойливее вертелся у него перед глазами черный

шар. Он точно снова оттягивал ему руки, и снова мерещилась ему багровая

глубь, в которую Пин успел на миг заглянуть. Он опять принялся

ворочаться и старался думать о чем-нибудь другом.

Но это у него никак не получалось. Наконец он сел и огляделся. Его

пронизала дрожь, и он запахнулся в плащ. Ярко-белая луна холодно озаряла

лощину, кусты отбрасывали угольно-черные тени. Кругом все спали.

Часовых было не видать: может, отошли на гору, а может, укрылись где-

нибудь в папоротниках. Движимый какой-то непонятной и неодолимой

силой, Пин тихонько подкрался к спящему Гэндальфу и заглянул ему в

лицо. Маг хоть вроде бы и спал, но с полуприкрытыми веками: из-под его

длинных ресниц поблескивали белки. Пин поспешно отступил, но

Гэндальф не шелохнулся, и хоббит, точно его что подталкивало, обошел его

со спины. Поверх одеяла маг был укрыт плащом, и рядом, у него под

правой рукой, лежал круглый сверток в темной тряпице – казалось, рука

Гэндальфа только что соскользнула со свертка на землю.

Едва дыша, Пин подбирался все ближе и ближе, наконец встал на