– Я еще не уверен и говорить не буду. Но в следующий раз, наверно, кое-что услышишь. Пока прощай, я тотчас ухожу. – Он поднялся.

– Как тотчас? – вскрикнул Фродо. – А я-то думал, ты хоть неделю у нас

поживешь, и так надеялся на твою помощь…

– Я и собирался, да вот не пришлось. Меня, вероятно, долго не будет,

но в конце-то концов я непременно явлюсь тебя проведать. Будь готов

принять меня в любое время: я приду тайком. На глаза хоббитам я больше

показываться не хочу, я уж вижу, что меня в Хоббитании невзлюбили.

Говорят, от меня только морока да безобразие. Кто, как не я, сбил с толку

Бильбо – а может, даже и сжил его со свету. Мы с тобой, оказывается, в

сговоре и сейчас делим его богатства.

– Говорят! – воскликнул Фродо. – Говорят, конечно, – Оддо с

Любелией. Фу, какая мерзость! Я бы с радостью отдал и Торбу, и все на

свете, лишь бы вернуть Бильбо или уйти вместе с ним. Я очень люблю

родные места, но, честное слово, кажется, зря за ним не увязался. Когда-то

я его снова увижу – да и увижу ли?

– Я тоже не знаю когда, – сказал Гэндальф. – И еще многого не знаю.

Будь осторожней! И жди меня в самое неподходящее время. А пока

прощай!

Фродо проводил его до крыльца. Гэндальф помахал рукой и пошел

широким шагом; Фродо показалось, что старого мага пригибает к земле

какая-то тяжкая ноша. Вечерело, и его серый плащ вмиг растворился в

сумерках.

Они расстались надолго.

Глава II

Тень прошлого

Ни за девять, ни за девяносто девять дней разговоры не умолкли.

Второе исчезновение Бильбо Торбинса обсуждали не только в Норгорде, но

везде и повсюду: обсуждали год с лишним, а вспоминали и того дольше.

Хоббитятам рассказывали эту историю по вечерам у камелька, и

постепенно Сумасшедший Торбинс, исчезавший с треском и блеском, а

появлявшийся с грудой сокровищ, стал любимым сказочным хоббитом и

остался в сказках, когда всякая память о подлинных событиях померкла.

Но поначалу в округе говорили, что Бильбо и всегда-то был не в себе, а

теперь и вовсе свихнулся, дело его пропащее. Наверняка свалился в какой-

нибудь пруд или в реку – тут ему и был печальный, но заслуженный конец.

А виноват во всем – кто же, как не Гэндальф!

«Оставил бы этот дурацкий маг хоть Фродо в покое – из него, глядишь,

и вышел бы толковый хоббит», – говорил кто поумнее, качая головой. И, судя по всему, маг таки оставил Фродо в покое, но хоббитской толковости в

нем не прибывало. Фродо был тоже какой-то странный, вроде Бильбо.

Траура он соблюдать не стал и на следующий год задал праздник по случаю

стодвенадцатилетия Бильбо: полновесная, говорил он, дата. Но что это был

за праздник, всего двадцать приглашенных! Правда, ели до отвала и пили

до упаду, как говорится у хоббитов.

Словом, кое-кто очень удивлялся, но Фродо взял обычай праздновать

день рождения Бильбо, соблюдал его год за годом, и все привыкли. Он

сказал, что Бильбо, по его разумению, жив-живехонек. А когда его

спрашивали, где же он, Фродо пожимал плечами.

Жил он особняком, как и Бильбо, только друзей у него было много,

особенно среди молодежи. А вполне своими чувствовали себя в Торбе

Перегрин Крол (для друзей просто Пин) и Мерри Брендизайк (полное имя

его было Мериадок, но об этом очень редко вспоминали). Фродо гулял с

ними по горам и долам, но чаще бродил один, и простой народ дивился, чего ему не спится по ночам. Мерри и Пин подозревали, что он спознался с

эльфами, по примеру дяди Бильбо.

Время шло, и все стали замечать, что Фродо тоже не худо

«сохраняется»: у него по-прежнему был вид крепкого и ловкого хоббита

едва за тридцать. «Кому везет, тому и счастье», – говорили о нем; но, когда

ему подкатило к пятидесяти, народ насторожился.

Сам Фродо, оправившись от первого огорчения, обнаружил, что быть

господином Торбинсом, хозяином Торбы-на-Круче, очень даже приятно.

Десяток лет он просто радовался жизни и в будущее не заглядывал – хотя

иногда все-таки жалел, что не ушел с Бильбо. И порою, особенно по осени,

ему грезились дикие, неизведанные края, виделись горы, в которых он

никогда не бывал, и моря, о которых только слышал. Он начал сам себе

повторять: «А когда-нибудь возьму и уйду за Реку». И тут же внутренний

голос говорил ему: «Когда-нибудь потом».

Между тем приближалось его пятидесятилетие – а пятьдесят лет

казались Фродо весьма знаменательной (и даже зловещей) датой. В этом

самом