уступ на своих поганых перепончатых лапах!

Они отошли от подножия скалы и пробирались крутым откосом среди

валунов, по щебняку, мокрому и скользкому после недавнего ливня. И чуть

не свалились в расселину, которая внезапно разверзлась у них под ногами.

Расселина была неширока, но прыгать впотьмах не стоило: к тому же где-то

в глубине ее бойко журчал ручей. Она изгибалась влево, к северу, и уходила

в горы, безнадежно преграждая им дорогу, – не идти же ночью в обход!

– Пойдемте-ка лучше подле скал на юг, – предложил Сэм. – Повезет –

так сыщется какой-нибудь сухой уголок, а то и пещерка.

– Может, и сыщется, – сказал Фродо. – Я порядком устал и еле

плетусь, а тут еще сплошные каменья. Волей-неволей придется отдохнуть:

эх, была бы перед нами хоть тропка – я бы шел и шел до упаду.

* * *

Идти по осыпи у подножий оказалось ничуть не легче. И Сэму не

удалось сыскать ни уголок, ни пещерку: тянулся отлогий каменистый скос,

а над ним все выше громоздились угрюмые отвесные кручи. Наконец,

почти падая с ног, они притулились у огромного валуна неподалеку от

обрыва. Сели рядышком, как можно теснее, чтобы как-нибудь угреться

среди холодных камней, и сон начал их одолевать – бороться с ним не было

сил. Высоко сиял ясный месяц: в его беловатом свете поблескивали голые

глыбы. Утесистый обрыв заливал серый полумрак, изборожденный

черными тенями.

– Ну ладно! – сказал Фродо, поднимаясь и зябко запахивая плащ. –

Поспи-ка ты, Сэм, немного, укройся моим одеялом. А я постою – вернее, поброжу – на часах. – Вдруг он замер и, нагнувшись, крепко взял Сэма за

плечо. – Что это такое? – прошептал он. – Взгляни на утес!

Сэм взглянул и присвистнул.

– Здрасьте! – сказал он. – Не успели соскучиться, чтоб его! Это же

Горлум! А я-то думал, мы провели его за нос, спустившись с нашего

пригорочка! Нет, вы только посмотрите! Сущий паук!

По бледно озаренному – с виду гладкому и скользкому – отвесу ползло,

раскинув тонкие конечности, маленькое черное существо. Наверно, все

двадцать его чутких, липучих пальцев цеплялись за любые щели и

выступы, но казалось, оно по-насекомьи перебирает клейкими ножками.

Спускалось оно головой вниз, точно вынюхивало путь. Время от времени

голова вертелась на длинной тонкой шее, и мерцали два бледных огонька –

два глаза, смаргивавших в лунном свете и тут же закрывавшихся.

– Вы думаете, он нас видит? – спросил Сэм.

– Не знаю, – тихо отвечал Фродо, – но думаю, что нет. Эльфийские

плащи неплохо скрывают даже от взгляда друзей: я, например, не вижу

тебя в тени за несколько шагов. А он, помнится, враждует и с солнцем, и с

луной.

– А чего ж он тогда прямо сюда ползет? – спросил опять Сэм.

– Тише ты, Сэм! – сказал Фродо. – Может быть, он нас унюхал. И

слышит он, кажется, не хуже эльфов. По-моему, он что-то услышал:

наверно, наши голоса. Мы там орали, как оглашенные, да и здесь с минуту

назад галдели почем зря.

– Ну, мне он малость надоел, – сказал Сэм. – Терпел я, терпел – а

теперь хочу перекинуться с ним парой ласковых слов. Удрать-то от него, похоже, все равно не выйдет.

И, надвинув серый капюшон, Сэм бесшумно пополз к утесу.

– Осторожней! – прошептал Фродо, следуя за ним. – Не вспугни его!

Он даром что с виду ледащий, с ним шутки плохи!

Черная ползучая тварь уже спустилась на три четверти, до подножия

утеса оставалось меньше пятидесяти футов. Недвижно притаившись в тени

своего валуна, хоббиты глядели во все глаза. То ли ползти ему стало

трудно, то ли он почему-то встревожился. Донеслось его сопенье, потом он

злобно зашипел, точно выругался, поднял голову и вроде бы сплюнул,

наконец двинулся дальше. И послышался его скрипучий, сиплый голос.

– Ахх, с-с-с! Оссторожно, моя прелессть! Поспешишшь – шею

ссломаешь, а мы же не сстанем ломать шею, да, прелессть? Не сстанем, прелессть, – горлум! – Он снова поднял голову, смигнул и быстро закрыл

глаза. – Нам она ненависстна, – прошипел он. – Мерзкий, мерзкий,

труссливый свет – с-с-с, – она подсматривает за нами, моя прелессть, она

суется нам в глаза.

Он спустился еще ниже, и сиплое бормотанье стало слышно совсем

отчетливо.

– Где же оно, где его спрятали – Прелесть мою, мою Прелесть? Это

наша Прелесть, наша, мы по ней скучаем. Воры, воры, гнусные воришки.

Где они спрятались с моей Прелестью? Презренные! Ненавистные!