Горлум по-паучьи всполз к краю ложбины, осторожно выглянул, не

выставляя головы, между камнями и повис, неподвижный, бесшумный.

Вскоре голоса стали удаляться и наконец стихли. На стене Мораннона

затрубил рог. Горлум отцепился и ящеркой скользнул на дно ложбины.

– Люди идут и идут в Мордор, – сказал он. – Чернолицые люди. Мы

раньше таких людей не видели, нет, Смеагорл таких свирепых не видел. У

них черные глаза и длинные черные волосы, а в ушах золотые кольца; да, много всякого золотца на них, красивенького золотца. С красными,

раскрашенными щеками, в красных плащах; и флаги у них красные, и

наконечники копий. А щиты круглые, желтые и черные, с большими

шипами посредине. Нехорошие люди: сразу видно, злые и жестокие. Гаже

орков и гораздо больше. Смеагорл думает, что они с юга, с того конца

Великой Реки: они пришли по южной дороге. Идут к Черным Воротам, и за

ними, наверно, придут еще другие. Все время люди идут в Мордор. Когда-

нибудь все люди будут в Мордоре, никого не останется.

– А олифантов с ними не было? – полюбопытствовал Сэм, развесив

уши и позабыв всякий страх.

– Нет, не было олифантов. Кто это – олифанты? – спросил Горлум.

Сэм встал, заложил руки за спину (он всегда так делал, когда «говорил

стихи») и начал:

Я серый, как мышь.

Спина моя выше крыш.

Нос у меня как змея.

Дрожит подо мною земля.

Я на травке пастись люблю —

Невзначай деревья валю.

Ножищами топ да топ,

Ушищами хлоп да хлоп,

А спать никогда не ложусь.

Я тысячу лет брожу,

Брожу сто веков подряд,

Из пасти рога торчат.

Олифантом зовуся я,

В самых южных живу краях.

Я древней всех зверей,

Всех огромней и всех мудрей.

Коль случится меня увидать —

Увидать захочешь опять.

А коль увидать не случится —

Будешь врать, что я небылица.

А я олифантом зовусь

И спать никогда не ложусь.

– Вот, – сказал Сэм в заключение, – такие вот стишата я слышал у нас

в Хоббитании. Может, и чепуха все это, а может, и нет. У нас ведь тоже

сколько хочешь сказок и россказней про южные края. Бывало, раньше иной

хоббит нет-нет да и раскачается, спутешествует куда глаза глядят. Кое-кто

так и пропал, а которые возвращались, тем веры не было: одно дело –

«пригорянские новости», другое – «припечатано в Хоббитании», как

говорится. Слыхивал я рассказы про черных Громадин из солнечных стран.

У нас они зовутся смуглинги, и воюют они будто бы верхом на олифантах.

Олифанты носят на спине дома и башни и швыряются деревьями и

камнями. Как ты сказал: «Люди с юга, раскрашенные и золотом

обвешанные», так у меня само с языка сорвалось: «А олифантов не было?»

Потому что, если бы были, я бы сунулся поглядеть, и пропадай моя

головушка. Но, может, и правда нет таких зверей на свете. – Он вздохнул.

– Нет, не было с ними олифантов, – повторил Горлум. – Смеагорл про

них никогда не слышал и видеть их не хочет. Смеагорл не хочет, чтобы

такие звери были на свете. Он хочет скорее уйти отсюда и спрятаться

получше. Смеагорл хочет, чтобы хозяин пошел с ним вместе. Добренький

хозяин, он пойдет со Смеагорлом?

Фродо встал. Как он ни был озабочен, а все же рассмеялся, когда Сэм

читал старинные детские стишки про «олифанта», и смех помог ему

решиться.

– Эх, нам бы тысячу олифантов и вперед бы пустить самого белого, а

на нем – Гэндальфа, – сказал он, – тогда бы, глядишь, и пробились в эту

проклятую страну. Но у нас олифантов нету, есть только усталые ноги, на

которые вся надежда. Что ж, Смеагорл, три – счастливое число. Где там

твоя третья дорога? Давай веди.

– Хороший хозяин, умный хозяин, добренький хозяин! – радостно

восклицал Горлум, обнимая колени Фродо. – Самый хороший хозяин!

Отдохните, добренькие хоббиты, только схоронитесь под камушками, чтоб

вас совсем-совсем было не видно! Полежите, поспите, пока Желтая Морда

не уберется. Тогда мы быстренько пойдем. Побежим тихонько и

быстренько, как тени!

Глава IV

Кролик, тушенный с приправами

Остаток дня отдыхали, прячась от солнечного света, и, лишь когда

тени удлинились и ложбину затопило сумраком, собрались в дорогу,

немного поели и выпили глоток-другой воды. От путлибов Горлум по-

прежнему воротил нос, но от воды не отказался.

– Скоро напьемся вдоволь, – сказал он, облизывая губы. – Хорошая