Казалось, они подошли к окну эльфийской башни, к занавесу из золотых и

серебряных нитей, унизанных рубинами, сапфирами и аметистами, и

трепетно переливалось драгоценное многоцветье.

– Вот вам и награда за терпение, – сказал Фарамир. – Подоспели

минута в минуту к заходу солнца. Это Закатное Окно, Хеннет-Аннун, а

перед ним – красивейший водопад Итилии, края блещущих вод. Не знаю, бывал ли здесь хоть один чужестранец. Покой попроще, чем окно, не

княжеский покой; но заходите, посмотрите сами!

Солнце закатилось, и померкла водяная занавесь. Они вошли под

низкую, грубоватую арку и оказались в большой сводчатой пещере;

тусклые отблески факелов играли на стенах. Народу уже собралось много,

но из узкой боковой двери входили еще и еще, по двое и по трое. Когда

глаза их привыкли к полумраку, хоббиты увидели, что пещера выше и

гораздо просторнее, чем им сперва показалось; здесь размещался, не

стесняя людей, склад оружия и съестных припасов.

– Такое у нас прибежище, – сказал Фарамир. – Роскоши маловато, но

переночуете спокойно и удобно. Сухо, еды вдоволь, очага, правда, нет.

Некогда это был водосточный грот, из той вон арки вода выливалась, но

древние мастера-каменщики ее отвели, и теперь она низвергается со скал

высоко над нами. Все отверстия этого грота замурованы – ни вода, ни

супостат сюда не проникнут, кроме как тем же путем, что вы прошли с

завязанными глазами. Выход есть еще один – через Водяное Окно, в

глубокое озеро, полное острых скал. Отдыхайте, пока все вернутся и

соберут на стол.

Хоббитов отвели в угол, к низкому ложу. Трапезу собирали быстро,

несуетливо и споро. От стен принесли столешницы, водрузили их на козлы,

заставили утварью, неприхотливой и добротной: блюдами, чашками,

мисками

–

глиняными,

глянцевито-коричневыми,

и

желтыми,

самшитовыми, отличной токарной работы; царила чистота и опрятность.

Кое-где поблескивали бронзовые чаши, и серебряный кубок был поставлен

для Фарамира, посредине отдельного столика.

Фарамир прохаживался по пещере и негромко расспрашивал

новоприбывших. Одни были отправлены преследовать и добивать

разгромленный отряд, другие остались следить за дорогой: эти

припозднились. Никто из южан не ушел, кроме огромного мумака; за ним

не уследили. Враг не появлялся, не видать было даже орков-соглядатаев.

– И ты ничего не видел и не слышал, Анборн? – обратился Фарамир к

вошедшему.

– Ни слуху ни духу, государь, – отвечал тот. – Орки куда-то

запропастились. Но то ли я видел, то ли мне померещилась диковинная

тварь – уже в сумерках, когда все кажется больше, чем надо бы. Наверно, просто белка. – Сэм навострил уши. – Но если белка, то черная и без

хвоста. Ты не велел нам понапрасну бить зверей, я и не стал стрелять. Да и

темно было, а этот зверек мигом скрылся в листьях. Я постоял, подождал

немного – все-таки будто и не совсем белка, – а потом пошел, и тут она

вроде бы зашипела на меня сверху. Да нет, пожалуй, крупная белка. Быть

может, звери бегут от Врага, да не будет он назван, из Лихолесья, и

забегают сюда к нам. Говорят, там водятся черные белки.

– Может быть, – сказал Фарамир. – Однако же это дурной знак. Нам

здесь, в Итилии, только беглецов из Лихолесья и не хватало.

Сэму показалось, что он при этом оглянулся на хоббитов, однако Сэм

снова решил промолчать. Они с Фродо лежали рядом и глядели на огни

факелов, на расхаживающих и тихо переговаривающихся людей. Потом

Фродо взял и заснул.

Сэм уговаривал себя не спать.

«Поди знай, – думал он. – С людьми дело темное. На словах-то хорош,

да с тем и возьмешь. – Он зевнул до ушей. – Проспать бы с недельку – стал

бы как новенький. А положим, не засну: как быть-то в случае чего? Больно

уж тут много Громадин на одного хоббита. И все равно: не спи, Сэм

Скромби, не смей спать!»

И не смел. Дверной проем потускнел, серая водяная пелена потерялась

в темноте. И лишь монотонный шум и переплеск падающей воды не

смолкал ни вечером, ни ночью, ни утром. Бормотанье и журчанье

убаюкивало, и Сэм яростно протер глаза кулаками.

Запылали новые факелы. Выкатили бочонок вина, раскладывали снедь,

натаскали воды из-под водопада. Умывали руки; Фарамиру поднесли

медный таз и белоснежное полотенце.