погибельной ношей! Однако же я сужу о невысокликах вернее, чем вы о

людях. Мы, гондорцы, всегда говорим правду. И если даже похвастаем – а

это случается редко, – то и тогда держим слово насмерть. «Я не подобрал

бы этот талисман и на большой дороге» – таковы были мои слова. И если

бы я теперь возжаждал его – ведь я все же не знал, о чем говорил, – слова

мои остались бы клятвой, а клятв нарушать нельзя.

Но я его не жажду. Может быть, потому, что знаю накрепко: от иной

гибели нужно бежать без оглядки. Успокойтесь. А ты, Сэммиум, утешься.

Хоть ты и проговорился, но это был голос судьбы. У тебя верное и вещее

сердце, оно зорче твоих глаз. Оно тебя и на этот раз не подвело. Может

быть, ты даже помог своему возлюбленному хозяину: я сделаю для него

все, что в моих силах. Утешься же. Но впредь остерегись произносить это

слово. Много и одной оговорки.

Хоббиты снова, присмирев, уселись на скамейки; люди вернулись к

недопитым чаркам и продолжали беседу, решив, что их предводитель

ненароком напугал малышей, но теперь все уладилось.

– Ну вот, Фродо, наконец мы стали друг другу понятней, – сказал

Фарамир. – Коли ты нехотя взял это на себя, уступил просьбам, то прими

мое почтительное сочувствие. И я дивлюсь тебе: ты ведь и не пытаешься

прибегнуть к его силе. Вы для меня словно открываете неведомый мир. И

все ваши сородичи таковы же? Должно быть, страна ваша живет в покое и

довольстве, и садовники у вас в большом почете.

– Не все у нас хорошо, – сказал Фродо, – но садовники и правда в

почете.

– Однако даже и в садах своих вы, наверно, иногда устаете – таков

удел всякой твари под солнцем. А здесь вы вдали от дома, изнурены

дорогой. На сегодня будет. Спите оба, и спите спокойно – лишь бы спалось.

Не бойтесь! Я не хочу ни видеть, ни трогать его, не хочу знать о нем

больше, чем знаю (этого с лишком хватит): не оказаться бы мне пред

гибельным для всякого соблазном слабее Фродо, сына Дрого. Идите

отдыхайте, но сперва скажите мне – все-таки скажите, куда вы идете и что

замышляете. Ибо надо разведать, рассчитать и подумать, а время идет.

Наутро мы разойдемся, каждый своим путем.

Страх отпустил Фродо, и он неудержимо дрожал. Потом усталость

тяжко оцепенила его: ни упорствовать, ни выкручиваться он больше не мог.

– Я искал пути в Мордор, – еле выговорил он. – На Горгорот, к

Огнистой горе – бросить его в Роковую Расселину. Так велел Гэндальф.

Вряд ли я туда доберусь.

Фарамир взирал на него в несказанном изумленье. Потом, когда он

покачнулся, бережно подхватил его, отнес на постель и тепло укрыл. Фродо

уснул как убитый.

Рядом было постлано для слуги. Сэм немного подумал, потом низко

поклонился.

– Доброй ночи, господин мой, – сказал он. – Вы показали себя на деле.

– Показал? – спросил Фарамир.

– Да, сударь, и, знаете, хорошо показали. Это уж так.

Фарамир улыбнулся:

– Для слуги ты смел на язык, господин Сэммиум. Нет, я шучу: хвала от

того, кто сам ее достоин, – высшая награда. Но я недостоин хвалы, ибо не

было у меня побужденья поступить иначе.

– Вот вы, помните, сказали моему хозяину, что он похож на эльфа: оно

и верно, и правильно. А я вам скажу, что вы как-то похожи на… – Сэм

запнулся, – да пожалуй, на мага, на Гэндальфа.

– Вот как, – сказал Фарамир. – Может быть, сказывается нуменорская

кровь. Доброй ночи!

Глава VI

Запретный пруд

Фродо открыл глаза, увидел склоненного над ним Фарамира и

отпрянул в испуге.

– Не надо пугаться, – сказал Фарамир.

– А что, уже утро? – зевнув, спросил Фродо.

– Еще не утро, однако ночь на исходе. Нынче полнолуние: хочешь

пойти посмотреть? И кое о чем мне нужно с тобой посоветоваться. Очень

не хотелось тебя будить; пойдешь?

– Пойду, – сказал Фродо, вылезая из-под одеяла и наброшенных шкур

и поеживаясь: в нетопленой пещере застоялся холод. Тишину оглашал

водопад. Он надел плащ и последовал за Фарамиром.

Сэм проснулся, будто его толкнули, увидел пустую постель хозяина и

вскочил на ноги. В беловатом проеме сводчатой арки мелькнули две

темные фигуры, высокая и низенькая. Он поспешил за ними вдоль

вереницы спящих – на тюфяках, у стены. Мерцающая занавесь струилась

шелковистым, жемчужно-серебряным пологом, капелью лунного света.

Любоваться было некогда: он юркнул вслед за хозяином в боковой проход.