– Шшшш! Шшш! – шипел Горлум, быстро вернувшись к ним. –

Шшш! – Он прижимал палец к губам и качал головой, потянул Фродо за

рукав и указал ему на тропку, но Фродо и шевельнуться не мог.

– Нет, погоди, – сказал он, – нет, погоди.

Неимоверная усталость сковала его, как заколдовала.

– Нет, надо отдохнуть, – проговорил он.

От страха и трепета Горлум опять заговорил – из-под руки, как бы тая

свой еле слышный шепот от невидимых ушей:

– Только не здесь, нет. Здесь нельзя отдыхать. Дураки! Глаза нас видят.

С моста нас увидят. Идем скорей. Наверх, наверх! Скорей!

– Идемте, сударь, – сказал Сэм. – Опять он прав. Не место здесь

отдыхать.

– Ладно, – сказал Фродо тусклым голосом, точно в полусне. –

Попробую.

И он устало поднялся на ноги.

Но было поздно. Утес под ними содрогнулся. Тяжкое громыханье,

гораздо гулче прежнего, прокатилось по долине и отдалось в горах. Вдруг

небо на северо-востоке озарила чудовищная огневая вспышка, и низкие

тучи окрасились багрянцем. В оцепенелой, залитой мертвенной тенью

бледной долине красный свет показался невыносимо яростным и

ослепительным. Пламя Горгорота взметнуло к небу хребетные гребни, как

зазубренные клинки. И загрохотал гром.

Минас-Моргул отозвался: ударили в небеса лиловые молнии,

вспарывая тучи синеватым пламенем. Земля застонала, и дикий вопль

раздался из крепости: в нем слышались хриплые крики точно бы хищных

птиц и бешеное ржанье ярящихся в испуге лошадей, но все заглушал

леденящий, пронзительный вой, ставший недоступным слуху и

трепещущий в воздухе. Хоббитов приподняло и швырнуло оземь, они

зажали уши руками.

Вой сменился долгим злобно-унылым визгом, и, когда все смолкло,

Фродо медленно поднял голову. По ту сторону узкой долины почти вровень

с его глазами высились стены смертоносной крепости и зияли ее ворота –

отверстая зубастая пасть. Они были распахнуты настежь, и оттуда

выходило войско.

Все воинство было в черном, под стать ночи. Из-за восковых стен по

светящимся плитам выступали ряд за рядом, быстро и молчаливо, черные

ратники, и не было им конца. Впереди в едином сомкнутом строю ехала

конница, и во главе ее – всадник и конь крупнее всех остальных, и всадник

на черном коне был в черном плаще и латах, и лишь поверх его

опущенного капюшона мерцал замогильным светом шлем – или, быть

может, венец. Он подъезжал к мосту, и Фродо не мог ни сморгнуть, ни

отвести от него широко раскрытых глаз. Так это же Предводитель

Девятерых Кольценосцев возвращался на землю во главе несметного

воинства? Да, это был он, тот самый костистый король-мертвец, чья

ледяная рука пронзила Хранителя Кольца смертельным клинком. И старая

рана страшно заныла, и холод подобрался к сердцу Фродо.

И когда он застыл, пригвожденный ужасом и зачарованный, Всадник

внезапно остановился у самого моста, а за ним стало все войско. Тишина

омертвела. Должно быть, главарь призраков расслышал зов Кольца и на миг

смутился, почуяв в своей долине присутствие иной мощи. Венчанная

мертвенным блеском черная голова поворачивалась, проницая темень

невидимыми очами. Фродо оцепенел, как птичка при виде подползшей

змеи, и почувствовал во сто крат сильнее, чем бывало прежде, властный

приказ надеть Кольцо. Однако теперь он ничуть не хотел подчиниться. Он

знал, что Кольцо выдаст его и что ему не под силу тягаться с Моргульским

властителем – пока не под силу. Скованный смертным страхом, он

испытывал гнетущее принужденье извне; ответного побужденья не было.

Его рука пошевелилась – Фродо, томимый предчувствием, безвольно

наблюдал со стороны, словно читая жуткую повесть, – и поползла к

цепочке на шее. Наконец воля Фродо проснулась и подвела руку к какому-

то предмету, спрятанному у сердца, холодному, твердому, – и ладонь его

сжала фиал Галадриэли, забытый и как бы ненужный до этой роковой

минуты. И всякая мысль о Кольце покинула его; он вздохнул и опустил

голову.

В тот же миг Повелитель призраков тронул коня и вступил на мост;

мрачное полчище двинулось за ним. Может статься, незримый его взор

обманули эльфийские накидки, а окрепнувший духом, независимый

маленький враг стал незаметным. К тому же он торопился. Урочный час

пробил, и по мановению своего Властелина он обрушивался войной на

Запад.