Гилтониэль А Элберет!

И ожил голос в его пересохшей гортани, и он воскликнул на

незнакомом ему языке:

А Элберет Гилтониэль

о менель палан-дириэль,

ле наллон си дингурутос!

А тиро нин, Фануилос!

И поднялся на ноги хоббит Сэммиум, сын Хэмбриджа.

– Иди-ка сюда, мразь! – крикнул он. – Ты ранила моего хозяина,

гадина, и тебе несдобровать. Мы пойдем дальше, но сперва разделаемся с

тобой! Иди-ка сюда, а то тебе еще мало!

И словно возжженный его неукротимым духом, светильник в его руке

запламенел, как светоч, засиял, как светило, пронизывая мутную тьму

ослепительно ясными лучами. Невиданный огонь с поднебесья опалил

Шелоб, как молния; лучи жгли раненый глаз нестерпимой болью; другой, показалось Ей, ослеп. Она шлепнулась на спину, беспомощно суча

длинными коленчатыми ногами, заслоняясь от жгучего, терзающего света,

потом отвернула изувеченную голову, перекатилась и поползла на брюхе, подтягивая ноги, цепляясь клешнями за камни, к черной дыре, к

спасительному Логову.

Сэм наступал; он шатался, как пьяный, но шел на Нее. Она

заторопилась прочь, мерзко, трусливо дрожа и колыхаясь, обгаживая камни

желто-зеленой слизью, и втиснулась в проход, а Сэм успел еще рубануть по

Ее ногам, вползавшим за Нею. И упал без памяти.

Шелоб удалилась; а что было с Нею дальше, долго ли безвылазно

пролежала Она в своей берлоге, зализывая и залечивая раны спасительной

темнотой, отращивая пучковатые глаза, когда озлобленный, смертоносный

голод выгнал ее из Логова и где Она снова раскинула свои тенета в

Изгарных горах – об этом наша хроника умалчивает.

Сэм остался один. В густеющих черных сумерках проклятой страны

он очнулся и устало пополз назад, к хозяину.

– Хозяин, дорогой хозяин, – проговорил он, но Фродо не отзывался.

Когда он летел со всех ног без оглядки, радуясь освобождению, Шелоб

огромным прыжком подскочила сзади и вонзила жало ему в шею. Теперь

он лежал бледный, бесчувственный, неподвижный.

– Хозяин, дорогой хозяин! – снова позвал Сэм и долго-долго тщетно

ждал ответа.

Он быстро, ловко и бережно разрезал путы и приложил ухо к груди,

потом ко рту Фродо, но сердце не билось, губы отвердели. Он растирал ему

охладелые руки и ноги, трогал ледяной лоб.

– Фродо, господин Фродо, сударь! – звал он. – Не оставляйте меня

одного! Это ваш Сэм, откликнитесь! Не надо, не уходите без меня!

Проснитесь, сударь! Господин Фродо, милый, дорогой, проснитесь!

Проснитесь, пожалуйста!

Потом его охватил гнев, и он бегал вокруг тела хозяина, пронзая

воздух, рубя камни, выкрикивая проклятья. Потом склонился над Фродо и

долго смотрел на его бледный лик на черных камнях. И вдруг он вспомнил,

что ему привиделось в Зеркале Галадриэли: мертвенно-бледный Фродо

крепко спит у черной скалы. Это он тогда подумал, что крепко спит, а на

самом деле…

– Он умер! – сказал Сэм. – Он не спит, он умер!

И от этих его слов точно яд разошелся в холодеющей крови, и лицо

Фродо стало исчерна-зеленоватым.

И черное отчаяние овладело им, и он склонился к земле и укрыл

голову капюшоном, сердце его оцепенело от горя, и он лишился чувств.

Схлынула темнота, и Сэм очнулся в тумане; но протянулись минуты

или часы – этого он не знал. Он лежал на том же месте, и так же лежал

возле него мертвый хозяин. Горы не обрушились, камни не искрошились.

– Что мне делать, делать-то чего? – проговорил он. – Неужто же мы с

ним зря всю дорогу… – И ему припомнились собственные слова,

сказанные еще в начале пути, не очень тогда понятные ему самому: Я ведь

обязательно вам пригожусь – и не здесь, не в Хоббитании… если вы

понимаете, про что я толкую. – А что я могу сделать? Оставить его

мертвое тело на камнях и бежать домой? Или идти дальше? Дальше? –

повторил он, вдруг задумавшись и испугавшись. – Как это – дальше? Мне,

значит, идти дальше, а его что же, бросить?

И он заплакал и подошел к Фродо, прибрал его тело, и скрестил его

холодные руки на груди, и обернул его плащом, и положил с одной стороны

свой меч, а с другой – Фарамиров посох.

– Если мне надо идти дальше, – сказал он, – то придется, сударь, уж

извините, взять ваш меч, а вам я оставлю этот, он лежал возле старого

мертвого короля в Могильниках; и пусть вам останется ваша мифрильная