всадников в цитадель не пускали, и Светозар по тихому слову хозяина

позволил увести себя прочь.

Стражи у ворот были в черных плащах и причудливых шлемах с

венцами и тесными наланитниками, украшенными сверху светлыми

крылами чаек; шлемы лучились ясным блеском, ибо отковали их из

мифрила в давние дни могущества Гондора. На плащах было выткано

дерево в белоснежном цвету, а над ним – серебряная корона и звездная

россыпь. Это облачение дружинников Элендила во всем Гондоре носили

одни лишь стражи цитадели, охранявшие Фонтанный Двор, где некогда

росло Белое Древо.

Здесь им почему-то вовсе не удивились, а молча пропустили без

всяких расспросов, и Гэндальф быстро зашагал по белым плитам двора.

Поодаль на ярко-зеленом лугу искрился фонтан в лучах утреннего солнца,

и поникло над водой иссохшее дерево, скорбно роняя капли с голых

обломков ветвей в прозрачное озерцо.

Поспешая за Гэндальфом, Пин оглянулся на дерево и подумал, какое

оно печальное и как странно, что оно торчит здесь – а кругом все так

ухоженно.

Семь звезд, семь камней и белое древо.

Он припомнил эти слова, которые бормотал Гэндальф, и вслед за ним

очутился на крыльце сверкающей башни, миновал безмолвных стражей и

вступил под высокие своды, в гулкую полутьму. Они шли по длинному

пустому залу, и Гэндальф тихо наставлял Пина:

– Держи язык на привязи, сударь мой Перегрин! Сейчас не время для

хоббитских прибауток. Это тебе не добродушный старец Теоден. Денэтор –

человек совсем иного склада, гордый и хитроумный, высокородный и

могущественный властитель, хоть князем и не именуется. Говорить он

будет больше с тобой, чем со мной, и выспросит тебя обо всем, что ты

знаешь о сыне его Боромире. Он очень – пожалуй, даже слишком – любил

старшего сына, любил еще и потому, что тот был ни в чем на него не

похож. Но любовь не помешает ему взять тебя в оборот – смотри не

проболтайся! Не говори ничего лишнего, а пуще всего помалкивай о

поручении Фродо. Об этом я скажу в свое время. И постарайся как можно

реже упоминать об Арагорне.

– А почему? Бродяжник-то чем плох? – шепотом возмутился Пин. – Он

ведь сюда и шел? Да он все равно же явится за нами следом!

– Явиться-то он явится, – подтвердил Гэндальф. – Но явится оттуда,

откуда его никто не ждет, даже Денэтор. Вот пусть и не ждет, так оно

лучше. И не пристало нам возвещать его приход.

Гэндальф остановился перед высокими дверями, облицованными

вороненой сталью.

– У меня, любезнейший Пин, и минуты лишней нет, чтобы

вдалбливать тебе историю Гондора; лучше бы ты ее поучил, чем разорять

гнезда и гонять лодыря в хоббитанских лесах. Слушай, что тебе говорят! И

посуди сам: очень это будет кстати – принести властителю весть о гибели

его наследника и заодно сообщить, что, мол, власти твоей конец, вот-вот

явится законный Государь? Уразумел?

– Госуда-арь? – изумился Пин.

– Да, – отрезал Гэндальф. – Хватит тебе уже хлопать ушами, возьмись-

ка за ум!

И он постучал в двери.

Двери растворились словно бы сами собой, и Пин увидел огромный

чертог с узкими стрельчатыми окнами по обеим сторонам, за

черномраморными колоннадами. Пышные капители украшали узорная

листва и диковинные звериные морды; высокий мозаичный свод отливал

тусклым золотом. Ни занавесей, ни гобеленов, ни деревянной утвари; меж

колонн застыли суровые изваяния.

Они напоминали андуинских Каменных Гигантов, и не без трепета

Пин окинул взглядом длинные ряды статуй давным-давно умерших

Государей Гондора. В дальнем конце чертога, на многоступенчатом

возвышении, стоял трон под мраморным навесом в виде увенчанного

короной шлема, а позади поблескивал самоцветами стенной горельеф –

дерево в цвету. Но трон был пуст. На широкой нижней ступени в

незатейливом черном каменном кресле сидел, опустив взор, древний

старец. В руке он держал белый жезл с золотым набалдашником. Он не

взглянул им навстречу, и они медленно приблизились; остановившись шага

за три от подножной скамейки, Гэндальф молвил:

– Привет тебе, властитель и наместник Минас-Тирита, Денэтор, сын

Эктелиона! В этот роковой час я принес тебе вести и готов подать совет.

Старец поднял голову. Пин увидел строгое и надменное точеное лицо,

длинный нос с горбинкой и запавшие темные глаза; и вовсе не Боромир