нагнетал уныние.

Тянулся беспросветный день. От бессолнечного утра до вечера чадные

потемки над Гондором еще отяготели, дышалось трудно, теснило грудь.

Высоко в небесах ползла на запад огромная тяжкая туча: она пожирала

свет, ее гнал ветер войны; а внизу стояло удушье, будто вся долина

Андуина ожидала неистовой бури.

В одиннадцатом часу его наконец ненадолго отпустили; Пин вышел из

башни и отправился поесть-попить, авось дадут, а заодно встряхнуться – не

по нутру ему пришлась нудная дворцовая служба. В столовой он встретил

Берегонда – тот как раз вернулся из-за пеленнорских рубежей, от

сторожевых башен. Пин позвал его прогуляться к парапету: измаяли его

каменные мешки и даже высокие своды цитадели давили нестерпимо. Они

уселись рядом возле бойницы, глядевшей на восток, – той самой, где они

угощались и беседовали накануне.

Был закатный час, но неоглядная пелена уже простерлась далеко на

запад, и, лишь уходя за Море, солнце едва успело пронизать ее

прощальными лучами; они-то, на радость Фродо, и озарили у развилки

голову поверженного государя. Но на Пеленнорские пажити в тени

Миндоллуина не пал ни единый отблеск; там застоялась бурая мгла.

Пину казалось, что сидел он здесь много-много лет назад, в какие-то

полузабытые времена, когда был еще хоббитом, беспечным странником,

которому все невзгоды нипочем. Нынче он стал маленьким воином,

защитником белокаменного града от великой беды, в мрачном и чинном

убранстве башенного стража.

В другое время и в другом месте Пин, может, и возгордился бы таким

убранством, но сейчас он понимал, что дело его нешуточное, что в жизни

его и смерти волен суровый властитель, а гибель висит над головой.

Кольчуга обременяла его, шлем сдавливал виски. Накидку он снял и бросил

на скамью. Усталыми глазами окинул он темневшие внизу поля, зевнул и

горько вздохнул.

– Что, устал за день? – спросил Берегонд.

– Еще бы не устал, – сказал Пин, – с ног падаю от безделья. Час за

часом околачивался у дверей своего господина, пока он принимал

Гэндальфа, князя Имраиля и прочих важных особ. А ведь я, знаешь ли, Берегонд, совсем не привык прислуживать за столом, щелкая зубами от

голода. Хоббиты этому не обучены. Ты, конечно, скажешь, зато, мол, честь

какая! Да проку-то что в этой чести? Да если на то пошло, что проку даже

есть-пить в этих ползучих потемках! А тебе не темновато? Смотри, не

воздух, а какое-то бурое месиво! И часто у вас ветер с востока нагоняет

такие туманы?

– Да нет, – сказал Берегонд, – погода тут ни при чем. Это вражьи

козни: не иначе как из недр Огненной горы валит этот гнусный чад – он и

душу мутит, и рассудок туманит, а Врагу того и надо. Скорее бы Фарамир

воротился! Только вот вернется ли он из-за Реки, из тамошней кромешной

тьмы?

– Н-да, – сказал Пин. – Гэндальф тоже за него тревожится. Он, по-

моему, сильно огорчился, что Фарамира нет в городе. Сам-то он, кстати, куда подевался? Ушел с совета еще до полуденной трапезы, хмурый-

прехмурый: видно, ничего доброго не ожидал.

Внезапно оба онемели на полуслове, беспомощно цепенея. Пин

съежился, прижав ладони к ушам, Берегонд, который, говоря о Фарамира, стоял у бойницы, там и застыл, всматриваясь в темень глазами, полными

ужаса. Пин знал этот надрывный вопль, он слышал его когда-то в

Хоббитании, на Болотище; но здесь он звучал куда громче и яростнее, отравляя сердце безысходным отчаянием. Наконец Берегонд с усилием

заговорил.

– Явились! – сказал он. – Наберись мужества и посмотри! Вон они, эти

лютые твари.

Пин нехотя влез на скамью и глянул между зубцами. Покрытый мглою

лежал Пеленнор, и едва угадывалась вдали Великая Река. А над землею, вполвысоты стен, кружили, точно жуткие ночные тени, пять подобий птиц,

мерзкие, как стервятники, но больше всякого орла, и смерть витала с ними.

Они проносились поблизости, почти на выстрел от стен, улетали к реке и

возвращались.

– Черные Всадники! – проговорил Пин. – Черные Всадники в небесах!

Погоди-ка, Берегонд! – вдруг воскликнул он. – Они же явно что-то

высматривают! Гляди, как они кружат, потом кидаются вниз, и все вон там!

А видишь, там по земле что-то движется? Маленькие темные фигурки… ну

да, верховые – четверо или пятеро. Ой, опять! Гэндальф! Гэндальф, спаси

нас!