Прощай! – сказал он. – Прощай, Перегрин, сын Паладина! Недолгой была

твоя служба, и она подходит к концу. Конец наступит скоро, но я отпускаю

тебя сейчас. Иди, умирай, как тебе вздумается. Умирай, с кем и где тебе

угодно; ступай, ищи своего чародея, чье слабоумье обрекло тебя на смерть.

Позови моих слуг и уходи. Прощай!

– Я не стану прощаться с тобой, государь, – сказал Пин, преклоняя

колени. И вдруг в нем точно проснулся хоббит: он вскочил на ноги и

поглядел в глаза самовластному старцу. – С твоего позволения я отлучусь,

государь, – сказал он, – мне и правда очень бы надо повидаться с

Гэндальфом. Только он вовсе не слабоумный; и коли он умирать не

собрался, то и я еще погожу. А пока ты жив, я не свободен от своей клятвы

и твоей службы. И если враги возьмут цитадель, я надеюсь сражаться

рядом с тобой и, может быть, заслужить дарованный мне почет.

– Поступай как знаешь, сударь мой невысоклик, – отозвался Денэтор. –

Я сказал: моя жизнь кончена. Позови слуг!

И он снова подошел к Фарамиру.

Пин привел слуг – шестерых рослых молодцев при оружии; вид у них

был оробелый. Но Денэтор спокойно велел им укрыть Фарамира потеплее

и взять ложе на плечи. Они повиновались: подняли ложе и вынесли его из

чертога, шагая медленно и мерно, чтобы не потревожить умирающего.

Денэтор следовал за ними, тяжело опираясь на свой жезл; скорбное

шествие замыкал Пин.

Они вышли из Белой Башни во тьму; нависшую тучу озаряли снизу

багровые отсветы пожаров. Пересекая широкий двор, они по слову

Денэтора замерли возле иссохшего Древа.

Лишь отдаленный шум битвы нарушал тишину, и, разбиваясь о

темную гладь озера, печально звенели капли с поникших голых ветвей. Они

миновали ворота цитадели; часовой глядел на них с тревожным

изумленьем. Свернули на запад и наконец подошли к двери в задней стене

шестого яруса. Дверь называлась Фен-Холлен, Запертая, ибо отпирали ее

только на время похорон и не было здесь входа никому, кроме наместника

да служителей усыпален в их мрачном облаченье. За дверью дорога

извилинами спускалась к уступу над пропастью, к гробницам былых

властителей Гондора.

Возле двери был маленький домик, и оттуда вышел перепуганный

привратник с фонарем. Повинуясь государю, он отпер дверь, и она

беззвучно распахнулась. У него забрали фонарь и двинулись вниз темным,

извилистым путем между древними стенами и многоколонной оградой, еле

видной в колеблющемся свете. Глухо отдавались их медленные шаги; они

спускались все ниже, ниже и наконец вышли на Улицу Безмолвия, Рат-

Динен, к тусклым куполам, пустынным склепам и статуям царственных

мертвецов; в Усыпальне Наместников они опустили свою ношу.

Пин, беспокойно озираясь, увидел, что пришли они в просторный

сводчатый склеп; и, словно огромные завесы, по стенам колыхались тени

вместе со слабым фонарным огоньком. Смутно видны были ряды

мраморных столов, на каждом возлежал покойник, скрестив руки и навеки

откинувшись к твердому изголовью. Вблизи пустовал один широкий стол.

По знаку Денэтора на него положили Фарамира, и отец лег рядом с сыном

под общее покрывало, а слуги стояли подле них, потупившись, точно

плакальщики у смертного одра.

– Здесь мы и будем ждать, – тихо молвил Денэтор. – За умастителями

не посылайте, а принесите сухих поленьев и обложите нас ими. Облейте

поленья маслом, приготовьте факел. Когда я велю, подожжете. И больше ни

слова. Прощайте!

– С твоего позволения, государь! – проговорил Пин, повернулся и в

ужасе бросился вон из душного склепа. «Несчастный Фарамир! – думал

он. – Надо скорее найти Гэндальфа. Ну, несчастный Фарамир! Его бы

лечить, а не оплакивать. Ох ты, где же я Гэндальфа-то найду? Небось он в

самом пекле, и уж наверняка ему не до безумцев и не до умирающих».

У дверей он обратился к слуге, который стал на часы.

– Господин ваш не в себе, – сказал он. – Вы слишком-то не торопитесь!

Главное – с огнем погодите, пока Фарамир жив. Гэндальф придет –

разберется.

– Кто правитель Минас-Тирита? – отозвался тот. – Государь наш

Денэтор или Серый Скиталец?

– По-моему, Серый Скиталец либо никто, – сказал Пин и со всех ног

помчался вверх петляющей дорогой, проскочил в открытую Запертую

Дверь мимо пораженного привратника и не останавливался до самой

цитадели. Часовой окликнул его, и он узнал голос Берегонда:

– Куда ты бежишь, господин Перегрин?