лошадиной дороге. Мы вас проведем туда, а вы перебейте всех горгунов и

прогоните дурную темноту ярким железом, и дикий народ будет тихо жить

дальше в своих диких лесах.

Эомер переговорил с конунгом на ристанийском языке, и наконец

Теоден обратился к дикарю.

– Ладно, пойдем в обход, – сказал он. – Оставляем большое войско у

себя в тылу, но что из этого? Если каменный город падет, мы не вернемся.

А выстоит, победим – худо придется оркам, отрезанным от своих. Тебя же,

Ган-бури-Ган, мы щедро одарим и станем твоими верными друзьями.

– Мертвые не одаряют живых и в друзья им не годятся, – ответствовал

дикарь. – Если темнота вас не съест, тогда после не мешайте диким людям

бродить, где хотят, по лесам и не гоняйте их, как диких зверей. Не бойтесь,

Ган-бури-Ган в ловушку не заведет. Он пойдет рядом с отцом коневодов, обманет – убейте.

– Да будет так! – скрепил Теоден.

– А когда мы выйдем на большую дорогу? – спросил Эомер. – Раз вы

поведете нас, придется ехать шагом, и путь, наверно, узкий.

– Дикий народ ходит быстрым шагом, – сказал Ган. – По

Каменоломной долине, – он махнул рукою на юг, – можно ехать четыре

лошади в ряд; в конце и в начале путь узкий. Нашего ходу отсюда до Амон-

Дина как от рассвета до полудня.

– Стало быть, передовые доедут за семь часов, – сказал Эомер, – а

задние, пожалуй, часов за десять. Мало ли что может нас задержать, да и

войско сильно растянется; потом, на дороге, всех не сразу построишь.

Теперь-то который час?

– Кто его знает, – сказал Теоден. – Темень стоит беспросветная.

– Темень стоит, ночь проходит, – сказал Ган. – Когда солнце глаза не

видят, кожа его чует. Уже оно выше Восточных гор. В небесных полях

совсем светло.

– Тогда надо поскорее выступать, – сказал Эомер. – Сегодня-то никак

не поспеем, но хоть к завтрему.

Мерри не стал дослушивать, тишком улизнул и побежал собираться.

Ну вот, завтра уже и битва, в которой, похоже, немногим суждено уцелеть.

Но он снова подумал о Пине, о пожаре в Минас-Тирите – и кое-как

совладал со страхом.

День прошел спокойно: ни засад, ни дозоров на пути не обнаружилось.

Обок охраняли войско дикари-охотники, и мимо них мышь бы не

прошмыгнула, не то что вражеские лазутчики. Чем ближе к осажденному

городу, тем сумрачней сгущалась мгла, и вереницею смутных теней

казались люди и кони. У каждой колонны был провожатый, а старый вождь

шел рядом с конунгом. Поначалу двигались медленно: нелегко было

всадникам с лошадьми в поводу спускаться по заросшим косогорам в

Каменоломную долину. Уже под вечер передовые углубились в серую

чащобу близ восточного склона Амон-Дина, в огромное ущелье, за

которым расходились кряжи на запад и на восток. Сквозь это ущелье когда-

то была проложена широкая дорога, выводившая на главный анориэнский

тракт, но люди уже много веков здесь не ездили; деревья хозяйничали по-

своему, и дорога заросла, исчезла под грудами лежалой листвы и

валежника. Однако же чащоба эта была последним укрытием

ристанийского войска: впереди простиралась ровная долина, а на юго-

востоке высились скалистые хребты и, будто опираясь на них, воздвигся

гигант Миндоллуин во всей своей каменной мощи.

Первая колонна остановилась, и, когда задние подтянулись и вышли

ущельем из Каменоломной долины, в глубине серой чащобы разбили

лагерь. Конунг призвал воевод на совет. Эомер хотел было выслать

дозорных, но старый вождь Ган покачал головой.

– Не посылай своих коневодов, не надо, – сказал он. – В дурной

темноте видно мало, лешаки уже все увидели. Скоро придут и мне

расскажут.

Воеводы явились; потом, откуда ни возьмись, вынырнули Пукколы,

точь-в-точь похожие на старого Гана: они, один за другим, говорили с ним

на чудном, гортанном наречии. Ган выслушал их и обратился к конунгу:

– Лешаки рассказали. Говорят: позади опасно, стерегись! За час ходу, за Дином, – он указал на запад, на черневший маяк, – стоят чужелюды, большое войско. А впереди никого нет, пустая дорога до каменного вала.

Там опять много. Горгуны ломают новый каменный вал огненным громом и

железными черными дубинками. Не боятся и кругом не смотрят. Думают,

заняли все-все дороги! – И у старого Гана заклокотало в горле: верно, он

так смеялся.

– Добрые вести! – сказал Эомер. – Это просвет во мраке. Порой