лиходея своя же злоба слепит. Напустили темень – будь она неладна! – и

помогли нам укрыться. Теперь громят Гондор, чтоб не оставить камня на

камне, – и сокрушили преграду, которой я больше всего опасался. Нас бы

надолго задержали у дальней крепи. А теперь мы ее с ходу одолеем, дотуда

бы добраться!

– И еще раз спасибо тебе, Ган-бури-Ган, лесной человек, – молвил

Теоден. – Спасибо на доброй вести и на доброй службе. Доброй вам охоты!

– Вы знай убивать горгуны! Бейте орколюды! Слова не надо лесному

народу! – отвечал Ган. – Прогоните ярким железом дурную, вонючую

темноту!

– Затем и явились мы в здешние края, – сказал конунг. – Поглядим

завтра, чья возьмет.

Ган-бури-Ган присел и коснулся земли шишковатым лбом в знак

прощания. Потом, встав на ноги, он вдруг насторожился, будто что-то

унюхал. Глаза его сверкнули.

– Свежий ветер задувает! – крикнул он, и все дикари вмиг исчезли во

мгле, как нелепое наваждение. Только барабаны опять глухо зарокотали на

востоке, теперь, однако, ристанийцам и в голову не приходило опасаться

брюханов-лешаков.

– Дальше обойдемся без провожатых, – сказал Эльфхельм, – в мирное

время наши здесь ездили. Я, к примеру, ездил не раз и не два. Сейчас вот

выедем на дорогу, она свернет к югу, и семь, не больше, лиг останется до

пеленнорской крепи. Обочины дороги травянистые: тут, бывало, вестники

Гондора мчались во весь опор. И мы проедем быстро, без лишнего шума.

– Нас ждет жестокая сеча, и надо собраться с силами, – сказал

Эомер. – Давайте-ка отдохнем здесь и тронемся ночью; у крепи будем к

рассвету, ежели рассветет, а нет – ударим на врага по знаку государя, потемки не помеха.

Конунг одобрил его совет, и воеводы разошлись. Но Эльфхельм вскоре

возвратился.

– Мы разведали окрестности, государь, – сказал он. – Кругом и правда

ни души, нашли у дороги двух убитых всадников вместе с конями.

– Вот как? – сказал Эомер. – Ну и что же?

– Видишь ли, государь, убитые-то эти – посланцы Гондора. Один из

них вроде бы Хиргон – в руке Багряная Стрела, а головы нету. И вот еще

что: убили их, по всему судя, когда они скакали на запад. Должно быть, увидели, что враги уже осадили крепь, и повернули коней. Было это два

дня назад: кони небось свежие, с подстав, как у них водится. Доехать до

города и вернуться они бы не успели.

– Нет, никак бы не успели! – сказал Теоден. – Значит, Денэтор про нас

ничего не знает и вряд ли нас ждет.

– Хоть поздно, да годно, и лучше поздно, чем никогда, – молвил

Эомер. – Может быть, на этот раз старинные присловья окажутся вернее

верного.

Глубокой ночью ристанийское войско в молчанье двигалось по

обочинам дороги, огибавшей подножия Миндоллуина. Далеко впереди, на

краю темного небосклона, багровело зарево, и черными громадами

выступали из сумрака утесистые склоны великой горы. До Пеленнора было

уже недалеко, и близился предрассветный час. Конунг ехал в первой

колонне, окруженный своей дружиной. За ними следовал эоред

Эльфхельма, но Мерри заметил, что Дернхельм старается незаметно

пробраться в темноте поближе к передовым, и наконец они примкнули к

страже Теодена. Конники приостановились, Мерри услышал негромкие

голоса. Воротились дозорные: они доскакали почти до самой стены.

– Везде пылает огонь, государь, – доложил один из них конунгу. – И

город горит, и Пажити; войско, похоже, огромное. Но почти всех увели к

стенам, на приступ. А какие остались здесь, рушат крепь и по сторонам не

смотрят.

– Ты помнишь, что сказал тот лешак, государь? – спросил другой

ратник. – Меня зовут Видфара, в мирные дни я жил на равнине и тоже

чутьем не обделен, привык чуять ветер. А ветер меняется: повеяло с юга, чуть-чуть припахивает морем. Словом, утро сулит рассвет, и, когда мы

минуем крепь, чадная темень рассеется!

– Если правдива твоя весть, Видфара, то да сбережет тебя судьба

нынче и на многие годы! – сказал Теоден. Он обратился к ближним

дружинникам и молвил так звучно, что его услышали воины первого

эореда: – Конники Ристании, сыны Эорла, настает роковой час! Перед вами

море огня и вражеское войско, а дома ваши остались далеко позади. Но

хоть и суждено вам сражаться в чужом краю, добытая в бою слава будет