вашей вовеки. Исполните клятву верности государю и родине, исполните

обет нерушимой дружбы!

Ратники ударили копьями о щиты.

– Эомер, сын мой! Ты поведешь первый эоред следом за дружиной и

хоругвью конунга, – сказал Теоден. – Эльфхельм, за крепью отойдешь

направо, а ты, Гримблад, – налево. Остальные полки пусть держатся за

этими тремя согласно боевому разуменью. Громите скопища врага. Больше

пока ничего не придумаешь: мы ведь не знаем, что творится на Пажитях.

Вперед, и да сгинет мрак!

И конники помчались вскачь: Видфара хоть и обещал рассвет, но

покамест было темным-темно. Мерри сидел позади Дернхельма,

уцепившись за него левой рукой, а правой пытаясь проверить, легко ли

ходит меч в ножнах. Теперь-то он понимал, до чего был прав старый

конунг, когда говорил ему: «Что тебе делать в таком бою, сударь мой

Мериадок?» «Разве что мешать всаднику, – подумал он, – и как-нибудь

усидеть верхом, а то ведь стопчут – не заметят!»

Проскакать оставалось всего-навсего лигу, и проскакали ее, по

разумению Мерри, чересчур уж быстро. Послышались дикие вопли, лязг

оружия, и снова все стихло. Орков на стене и правда было немного: застали

их врасплох и мигом перебили. Перед развалинами северных ворот

Раммас-Экора конунг остановил коня. Первый эоред подтянулся. Мерри с

Дернхельмом подъехали еще ближе к конунгу, хотя их полк отошел далеко

вправо. Слева, на востоке, конники Гримблада стали у широкого пролома в

стене.

Мерри выглянул из-за спины Дернхельма. Миль за десять от них

бушевал пожар в стенах Минас-Тирита, и огромным огневым серпом

отрезали город от Пажитей пылающие рвы. Равнину покрывала душная

мгла – ни просвета, ни ветерка.

Молчаливая рать Мустангрима выдвинулась за крепь – медленно и

неодолимо, как проникает прилив сквозь рассевшуюся плотину, будто бы

столь надежную. Но Черный Предводитель безоглядно сокрушал твердыню

Гондора, и тревожные вести с тыла еще не дошли до него.

Конунг повел свою рать на восток, в обход огненных рвов и вражеских

войск. Обошли удачно и скрытно, однако же Теоден медлил. Наконец он

снова остановился. Город стал виден вблизи. Тянуло гарью и трупным

смрадом. Лошади фыркали и прядали ушами. Но конунг недвижно сидел на

своем Белогриве и взирал на гибнущий Минас-Тирит; казалось, он был

охвачен смятеньем и ужасом – и дряхло понурился под бременем лет.

Мучительный страх и сомнения точно передались Мерри. Сердце его

стеснилось. Время как будто замерло. Они запоздали, а поздно – хуже, чем

никогда! Вот-вот Теоден попятится, склонив седую голову, повернет коня, поведет войско прятаться в горах.

Внезапно Мерри почуял: что-то переменилось. Ветер дунул ему в

лицо! И забрезжил рассвет. Далеко-далеко на юге посерели, заклубились, раздвинулись тучи: за ними вставало утро. Но тут полыхнуло так, будто

молния вырвалась из-под земли и расколола город. Слепящая вспышка на

миг озарила черно-белую крепость, серебряным клинком в высоте

сверкнула башня. Потом темень сомкнулась и земля вздрогнула от тяжкого

сокрушительного грохота.

Но, заслышав его, согбенный конунг вдруг распрямился и снова стал

высоким, статным всадником. Он поднялся в стременах и ясным,

неслыханно звонким голосом воскликнул:

Оружие к бою, конники Теодена!

Вперед, в лютую сечу, в свирепый огонь!

Копья наперевес и под удар щиты!

Мечами добудем день, на клинках принесем рассвет!

На бой, на смертный бой, на битву за Гондор!

Затем он выхватил большой рог у знаменосца Гутлафа и протрубил так

зычно, что рог раскололся надвое. Отозвались рога во всем ристанийском

войске, будто гром прокатился по равнине и загрохотал в горах.

На бой, на смертный бой, на битву за Гондор!

Конунг что-то крикнул Белогриву, тот сорвался с места и опередил

плеснувшую по ветру хоругвь с Белым Конем на зеленом поле. За ним

понеслись дружинники, немного поотстав. Следом скакал Эомер с белым

конским хвостом на шлеме. Его эоред мчался, точно пенный бурун, но

Белогрив летел далеко впереди. Грозно сиял лик Теодена: видно, в нем

возгорелась неистовая отвага предков, и на белом своем коне он был

подобен древнему небожителю, великому Оромё в битве Валаров с

Морготом, на ранней заре Средиземья.

Его золотой щит засверкал, словно солнце, и ярким зеленым пламенем

занялась трава у белых ног скакуна. Ибо настало утро, и дул ветер с Моря,