прежде невольно погубил его.

Мерри склонился и поднес к губам его руку. И вдруг Теоден открыл

незамутненные глаза и с трудом, но твердо вымолвил:

– Прощай, господин хольбитла! Настал мой черед отойти к праотцам.

Надеюсь, я не посрамил их памяти. И черного змия низверг я своей рукой.

Рассвет был хмурый, день яснеет, и будет золотой закат!

Мерри слова не шли на язык, и он опять заплакал.

– Прости, государь, – проговорил он, – прости, я нарушил твое веление

– и только и смог, что оплакать нашу вечную разлуку.

Старый конунг улыбнулся.

– Не печалься. Верность в вину не ставят. Живи и радуйся, а как

станешь на покое дымить своей трубкой, припомни меня. Не приведется, увы, нам пировать в Медусельде, как я тебе обещал, и не расскажешь ты

мне про ваше ученье о травах… – Он смолк и смежил веки. Мерри подался

к нему, боясь дышать, и наконец услышал: – Где Эомер? Глаза мои

застилает тьма, надо бы повидать его перед смертью. Ему быть конунгом.

И пусть передаст мой прощальный привет Эовин. Она… она ведь не хотела

со мной расставаться, и вот мы больше не свидимся, а она была мне милее

дочери.

– Государь, государь, – начал было Мерри, запинаясь, – она… ее… –

Но в это время послышались крики и топот и кругом затрубили рога.

Мерри огляделся: он и думать забыл о сраженье, ему казалось, будто много

часов назад конунг помчался к победе и гибели, а было это совсем недавно.

И он увидел, что стоит посреди поля брани, где вот-вот разыграется новая

битва.

От Реки по дороге спешили свежие рати врага, из-под стен подходили

моргульские полчища, с юга надвигалась пехота и конница хородримцев, и

за ними шествовали огромные мумаки с боевыми башнями на спинах. А с

севера приближался развернутый конный строй во главе с Эомером в

хвостатом шлеме; он вновь собрал, сомкнул и повел в бой ристанийское

войско. Все до единого вышли из города гондорские ратники, впереди их

развевалось знамя Дол-Амрота с серебряным лебедем, и враг бежал от

ворот.

«А где же Гэндальф? – мелькнуло в голове у Мерри. – Он разве не

здесь? Неужели он не мог спасти Эовин и конунга?»

Но тут к ним подскакали Эомер и гридни конунга – те, что уцелели и

совладали с конями. Изумленно смотрели они на мертвое чудище; лошади

пятились от него. Эомер спрыгнул с седла, подошел к телу Теодена и замер,

ошеломленный горем.

Один из витязей поднял хоругвь, разжав мертвую руку знаменосца

Гутлафа. Теоден медленно открыл глаза, увидел хоругвь и сделал знак

передать ее Эомеру.

– Привет тебе, конунг Ристании! – молвил он. – Иди, побеждай! И

простись за меня с Эовин!

Так он и умер, не ведая, что Эовин лежит возле него. Воины плакали,

восклицая:

– Конунг Теоден! Конунг Теоден!

И сказал им Эомер:

Не предавайтесь скорби! В битве погиб великий,

Погиб, как подобает. Когда насыплем курган,

Тогда будет время плача. Сейчас нас зовет брань!

Но он и сам, говоря это, плакал.

– Пусть останутся с ним его гридни, – сказал он, – и с почетом отнесут

его тело к городу. Других тоже отнесите.

Он окинул взглядом убитых, припоминая их поименно, и увидел среди

них сестру свою Эовин, и узнал ее. Он вздрогнул, точно стрела пронзила

ему сердце; смертельно бледный, оледенев от ярости и муки, он слова не

мог вымолвить. И свет перед ним затмился.

– Эовин, Эовин! – воскликнул он наконец. – Эовин, как ты здесь

оказалась? Что это – безумие или чародейство? Смерть, смерть, смерть!

Смерть выпала нам!

И, не созывая воевод, не дожидаясь гондорцев, он вскочил на коня,

помчался назад к войску и затрубил атаку. Над полем разнесся его

громогласный клич:

– Смерть! Вперед, на гибель, разите без пощады!

И войско двинулось, но мустангримцы больше не пели. «Смерть!» – в

один голос грянули воины, и конная лавина, устремившись на юг, с

грохотом пронеслась мимо убитого конунга.

А хоббит Мериадок все стоял и смигивал слезы, и никто с ним не

заговорил, никто его даже не заметил. Он отер глаза, наклонился за своим

зеленым шитом, который вручила ему Эовин, и повесил его на спину. И

поискал взглядом оброненный меч: когда он нанес удар, рука его отнялась и

теперь висела как плеть. Да, вот оно, его оружие… но что это? Клинок меча

дымился, будто ветка на костре, и Мерри смотрел, как он стал тонкою

светлой струйкой, а потом и вовсе исчез.