Таков был конец меча из Могильников, откованного на древнем

Западе. И возрадовался бы тот оружейник Великого Северного княжества, что трудился над ним в незапамятные времена, ибо не было тогда у

дунаданцев злее врага, чем ангмарский король-ведьмак, ставший Главным

Назгулом. Иной клинок, пусть и в самой могучей руке, был бы ему

нипочем, а этот жестоко ранил, вонзившись в призрачную плоть и

разрушив лиходейское заклятие.

Плащи были настелены на древки копий; на эти носилки гридни

возложили конунга. Эовин бережно подняли и понесли за ним. Но других

убитых пришлось оставить на поле, ибо там погибли семь витязей, и среди

них – первейший из гридней, Деорвин. Их отнесли подальше от вражеских

трупов и мерзкой падали, оградив частоколом копий. Когда же отгремела

битва, гридни воротились, развели костер и спалили смрадную тушу, а над

могилой Белогрива насыпали холм и поставили камень с надписью по-

гондорски и по-ристанийски:

Был верен конунгу конь Белогрив

И с ним погиб, его погубив.

Высокой и пышной травою порос этот холм, а на месте сожжения

чудища навсегда осталась черная проплешина.

Медленно и уныло брел Мерри подле носилок, и не было ему дела до

сражения. Он очень устал, руку грызла боль, все тело сотрясал озноб.

Дождевая туча налетела с Моря: казалось, небеса оплакивают Эовин и

Теодена, роняя серые слезы на пылающий город. Сквозь мутную пелену

Мерри увидел, что к ним приближаются гондорские всадники. Имраиль,

владетель Дол-Амрота, подъехал и осадил коня.

– Что у вас за ноша, ристанийцы? – крикнул он.

– Мы несем конунга Теодена, – отвечали ему. – Он пал в бою. А войско

ведет конунг Эомер – узнаешь его по белому чупруну на шлеме.

Имраиль спешился и скорбно преклонил колена у носилок, чествуя

воителя, чья доблесть спасла Гондор в роковой час. Поднявшись, он

взглянул на Эовин и изумился.

– Но ведь это женщина? – сказал он. – Неужто жены и мужи Ристании

бьются ныне бок о бок?

– Нет! – отвечали ему. – Одна лишь царевна Эовин, сестра Эомера,

была с нами, и горе нам, что мы об этом не знали.

И князь подивился красоте мертвенно-бледной Эовин и, склонившись

над нею, тронул ее руку.

– Ристанийцы! – вскричал он. – Нет ли меж вами лекарей? Она ранена,

и, быть может, смертельно, однако, мнится мне, еще жива.

Он поднес к ее холодным губам свой налатник – и слегка замутилась

сверкающая сталь.

– Торопитесь! – сказал он и отправил конника в город за помощью. А

сам в знак прощанья низко поклонился павшим и, вскочив на коня, умчался

в бой.

Все яростней разгоралась битва на Пеленнорской равнине, и далеко

был слышен грозный гул сраженья: неистово кричали люди и бешено

ржали кони, трубили рога, гремели трубы, ревели разъяренные мумаки. У

южной стены города пешее гондорское воинство билось с моргульцами –

их полку прибыло. Конница вся поскакала на восток, на помощь Эомеру: и Гурин Высокий, Хранитель ключей Минас-Тирита, и владетель

Лоссарнаха, и Гирлуин с Изумрудных Холмов, и князь Имраиль со своими

витязями.

А Эомеру помощь была нужнее нужного: опрометью, безоглядно

бросил он войско в атаку, и неистовый натиск пропадал попусту.

Ристанийцы с налету врезались в ряды южан, разогнали конницу и

разметали пехоту. Но от мумаков лошади шарахались, и громадные звери

стояли, несокрушимые, словно башни, а хородримцы заново собирались

вокруг них. Одних южан было втрое больше, чем всех ристанийцев, и

подходили новые полчища из Осгилиата – запасные карательные войска,

которые ожидали повеления вождя грабить взятый Минас-Тирит и

опустошать Гондор. Вождя прикончили, но теперь начальствовал

управитель Моргула Госмог: он-то и погнал их в бой. Были тут бородачи с

бердышами, и дикари-воряги из Кханда, и темнокожие воины в багряных

плащах, и черные троллюди с юга – белоглазые, с длинными красными

языками. Одни устремились в тыл ристанийцев, другие – на запад, чтобы

перекрыть путь подмоге.

И как раз когда счастье изменило Гондору и его соратникам, когда

снова померкла надежда, с городских стен послышались крики. Время

было полуденное, дул порывистый ветер, дождь унесло на север, и сияло

солнце. В ясной дали взорам сторожевых предстало страшное зрелище.

За излучиной Харлонда Андуин тек напрямик, широко и плавно, и

корабли бывали видны за несколько лиг. На этот раз городские стражи в